– Я без тебя не поеду!

– Поедешь! – твердо ответила женщина, наклонилась к нему, уткнулась лбом в подбородок. – Я люблю тебя, Кудеяр. Всю жизнь любила, через все это пронесла. Пойми, любый мой… Наша любовь – это Юрочка, он ее воплощением стал. Сохрани его. Сохрани любовь нашу. Другой не будет… Половинка в нем от меня, половинка от тебя. Пока он с тобой, то и я с тобою.

– Без тебя для меня жизни нет, Соломея! – взял ее лицо в ладони боярский сын.

– Инокиня Софья, любый, – поправила его монашка. – Сердце мое с тобой, душа с тобой, дитя мое с тобой. Нет времени спорить. Поезжайте, я же погоню остановлю.

Женщина и ее девка проводили гостя и гордо сидящего в седле мальчика до самой Каменки, по льду которой тянулся зимник. Обняла Кудеяра, Георгия, махнула рукой на холопов – и маленький отряд умчался в сгущающиеся сумерки.

Монахиня Софья долго смотрела им вслед, потом попросила:

– Заряна, сходи травы мерзлой вдоль берега нарежь. Надобно к утру куклу большую сделать. С ребенка размером.

– Зачем, Соломея? – Девка так и не научилась называть хозяйку новым именем.

– И гробик небольшой закажи. Столяру скажи, алтын сверху дам, коли к утру поспеет.

– Свят-свят… – испуганно перекрестилась Заряна и отправилась выполнять поручение.

Через час, принеся траву в келью, монашки Софьи она там не обнаружила – кинулась к речке и застала там хозяйку у проруби, задумчиво смотрящую на текучую воду.

– Ты чего, Соломея? – испуганно схватила ее за руку девка.

– Вот и кончилась моя жизнь, Заряна, – задумчиво ответила женщина. – Никогда я более не увижу ни сына своего, ни Кудеяра любимого, ни мужа законного. Царствие мое прахом пошло, имя в забытьи растворилось. С полянки пустой каменистой судьба началась, в пустой келье каменной закончилась. И жила я али нет? Неведомо…

Она сняла с руки черненый браслет с синими эмалевыми капельками и бросила его в прорубь.

* * *

Псарь Гедвик с десятью преданными литвинами домчался до Суздальского Покровского монастыря только к полудню. Оставив запаренных скакунов у коновязи, мужчины вошли внутрь, тут же спросили у привратника:

– Инокиня Софья, бывшая княгиня Великая, как ее найти?

– Так вон же она, у собора, – махнул рукой ветхий старик в таком же ветхом тулупе. – Сыночка свого хоронит.

Гедвик быстрым шагом помчался в указанном направлении, протиснулся через небольшую толпу монахинь и прихожанок, вытянул шею, заглядывая в стоящий перед плачущей женщиной гробик. Внутри лежал ребенок в суконных штанишках и дорогой расшитой распашонке, лицо малыша закрывал платок.

– А чего лицо закрыто? – тихо спросил он у стоящей рядом послушницы.

– Так ведь оспа, – перекрестилась та.

Псарь тоже перекрестился и предпочел перебраться в задние ряды. Там он дождался, пока гробик опустят в яму, забросают мерзлой землей, и только после этого отправился к своим спутникам.

– Нам и делать ничего не понадобилось, – обмахнулся он небрежным крестом. – Сам помер, без греха обошлось. Возвращаемся.

28 марта 1534 года

Москва, Великокняжеский дворец

Уже в феврале Елена Васильевна получила ультиматум от короля польского и литовского Сигизмунда с требованием отдать ему, вместе с прилегающими землями, Смоленск, Брянск, Гомель, Чернигов… Всего девятнадцать городов, двадцать две крепости, тринадцать сел и семьдесят волостей. Вестимо, известия о смерти крепкого и храброго государя и воцарении вместо него юной женщины донеслись до соседей со стремительностью почтового голубя, и теперь умудренный опытом король по прозвищу Старый спешил использовать выпавшую возможность обобрать ослабевшего соседа.

Князя Ивана Федоровича ультиматум обрадовал несказанно.

– Бояре, что на стол нас возвели, на жалованье одном ныне сидят, – чмокнул он любимую в щеку. – А их наградить достойно надо бы, – чмокнул в другую. – Добыча во как нужна! – Воевода провел пальцем по горлу, поцеловал в губы и помчался в Разрядный приказ.

Неделю спустя князь Овчина-Телепнев-Оболенский выступил в поход на запад, забрав с собой буквально всех бояр, способных носить оружие, – вплоть до престарелого князя Немого-Шуйского и братьев Бельских, преданность которых была весьма и весьма сомнительна…

Посему, когда на двор просторной московской твердыни въехал князь Дмитровский Юрий Иванович со свитой – в Кремле было совсем немноголюдно.

Пятидесятипятилетнего брата почившего государя заброшенный вид столицы явно порадовал. Спешившись у Грановитой палаты, он сбросил меховой плащ на плечи холопов, быстро поднялся по ступеням. Наверху его встретила Елена Васильевна, порывисто обняла, с облегчением вздохнула:

– Ну наконец-то, друг мой старший! Как одной тяжко, как мне тебя не хватает, ты даже не представляешь.

– Да, пустовато тут у вас. – Гость окинул двор быстрым взглядом. – Что так?

– Разбегаются, все разбегаются! Прямо не знаю, что и делать! Мне нужен твой совет, княже. Очень нужен. Идем со мной, в покоях моих с дороги выпьешь и подкрепишься. Разговор наш не для чужих ушей будет и отлагательства не терпит. Анастасия Петровна! – оглянулась на кравчую правительница. – Прошу тебя, княжна, позаботься о свите друга моего верного! Пусть накормлены будут, напоены, в бане попарены, спать в тепле уложены.

– Слушаю, Елена Васильевна, – с некоторым удивлением поклонилась княжна Шуйская.

Ей показалось очень странным, что правительница намерена кушать с кем-то в ее отсутствие и не из ее рук. Но… Но спорить кравчая не стала, спустилась ниже.

– Велите холопам к коновязи у нижней стены коней отвести, – распорядилась она. – Я вас в трапезную отведу, а опосля холопов в людскую. Баней, знамо, уж ключник займется…

Елена Васильевна тем временем провела гостя через несколько комнат, остановилась в обитой кошмой горнице с двумя стрельчатыми слюдяными окнами, плотно сбитым полом из мореного дуба и единственным столом в центре, возле которого стояло всего два кресла.

– Прошу, – указала князю на левое правительница, сама же села напротив и еще раз повторила: – Как же я рада видеть тебя, князь Юрий Иванович!

Дверь распахнулась, в светелку вошел рослый слуга в атласной косоворотке, чернобородый и бледноглазый, быстро выставил на стол блюда с цукатами, нарезанной бужениной и печеной белорыбицей, кувшин, кубки, разлил вино, отступил в сторону. Елена Васильевна отпила первой, опять широко и радостно улыбнулась. Заговорила:

– Такой у меня вопрос, Юрий Иванович. На Руси зело популярно лествичное право, по которому трон наследует не сын государя, а самый старший в роду мужчина. И хотя сын мой уже провозглашен Великим князем и присягу ему многие принесли, твердым его трон станет лишь тогда, когда других возможных претендентов не останется. У Ванечки же моего мало того, что старший брат имеется, так еще и двое дядьев старших! Вот и посоветуй, как в положении таковом поступать надобно?