Все было настолько безнадежно, что Андрей Иванович сдался без боя – в обмен на прощение откликнувшихся на его письма ополченцев.

Одиннадцатого декабря тысяча пятьсот тридцать седьмого года Великая княгиня и дядюшка ее сына наконец-то встретились – в тихой горнице Большого Великокняжеского дворца.

– Неужели ты забыла, как сюда попала, прекрасная Елена? – вымученно улыбнулся знатный пленник садящейся на кресло перед ним правительнице всея Руси. – Кто все это придумал, подстроил, организовал? Теперь ты хочешь убить меня за то, что я сделал тебя государыней?

– Ты умен, Андрей, – вздохнула женщина. – Красив, находчив, остроумен. Когда я жила в твоем дворце, я в тебя почти влюбилась. Ты достоин многого. Наград, мест, уделов, восхищения. И ты получишь все это, Андрей, если выполнишь одну мою маленькую просьбу.

– Какую?

– Стань младше!

– Это как? – опешил князь Старицкий.

– Моему сыну ныне исполняется семь лет, Андрей. А тебе сорок семь. Ты имеешь больше прав на престол, нежели мой ребенок. Стань младше его, и я сделаю тебя первым из князей, ближайшим советником, правой своею рукой.

– Но это невозможно, Елена!

Правительница помолчала, тяжело размышляя, потом вздохнула и мотнула головой:

– Ну, почему же, Андрей? Я знаю один очень надежный способ…

Она посмотрела пленнику за спину – Гедвик сделал шаг вперед и накинул шнур князю Старицкому на шею…

5 февраля 1538 года

Москва, подворье князей Шуйских

Комната в княжеских хоромах была все той же, как и при появлении здесь боярского сына Кудеяра: просторной, но теплой и уютной, достаточно светлой для чтения – но имеющей изрядно темных уголков, чтобы вечером совершенно раствориться в сумерках. Анастасия Петровна предпочитала таиться во мраке, Василий Васильевич Немой – находиться под подсвечниками, на свету. И потому зачастую казалось, что он разговаривает сам с собой. Или хуже того – с самим мраком.

– Неужели нам это удалось, Настенька? – негромко сказал князь, крутя в пальцах гусиное перо.

– Каждый раз, одевая князя Овчину в простолюдинские рубахи и душегрейки, я заставляла его платить слугам, эти вещи снимающим. Ныне во дворце есть никак не меньше полусотни холопов, что подтвердят его хождения к Елене Глинской при живом муже. Небольшое следствие, проведенное боярской Думой, – и Ваньку признают ублюдком, незаконнорожденным, внебрачным. И трон будет свободен.

– Так что у нас осталось? – спросил Немой.

– Ничего, – ответила темнота. – Елена задушила старшего Александровича, затем задушила младшего. Старшего сына Василия сожрала оспа.

– Георгий жив, – поправил мрак Василий Васильевич. – Разрядный приказ постоянно следит за Софьей, и соглядатаи видели, как она отправила сына из обители. Я думный боярин, мне позволительно читать все тайные документы. Его увезли ночью, проследить не получилось. Похитители оторвались.

– Не важно, – после недолгого сомнения ответила темнота. – У нас есть могила и свидетели. Он мертв. Так что, братец, все Александровичи мертвы, и никто не сможет обвинить нас в их смерти. Пред богом и людьми мы чисты. И ты – законный наследник русского трона.

– Еще не совсем, – покачал головой князь.

– Да, остался последний шаг, – согласилась темнота. – Елена Васильевна расчистила нам путь. Осталось убрать ее саму.

– Дай мне месяц. Нужно отобрать верных людей и пронести в Кремль оружие. Мне, конечно, доверяют… Но лучше проявить осторожность.

– Хорошо, милый брат. Когда будешь готов, сообщи.

4 апреля 1538 года

Москва, Кремль, Великокняжеский дворец

Елена Васильевна кушала, естественно, вместе с князем Овчиной. Стол был не самый обильный – всего десяток блюд, – но правящая пара все равно смотрела только друг на друга.

– Я купила нового вина, – сообщила кравчая, придвигая кувшин. – Не желаешь отпробовать, государыня?

– Налей! – согласилась правительница.

Анастасия Петровна налила из кувшина в кубок несколько глотков, выпила, поставила бокал обратно на стол, чтобы наполнить, и вдруг спохватилась:

– Ах, прости, княгиня, соринка! – Она подхватила салфетку, отерла ею край кубка, после чего наполнила его почти до краев и с низким поклоном передала Елене Васильевне.

Та попробовала, кивнула:

– У тебя отличный вкус, княжна! – и допила до конца.

– Ты куда сейчас? – взял ее за руку Иван Федорович.

– К бумагам. А ты?

– Тогда я к сыну. Он наконец-то пристрастился к мечу. Нужно учить.

Влюбленные разошлись.

Правительница всея Руси предпочитала просматривать письма Посольского приказа в одиночестве, и потому ей некому оказалось пожаловаться на то, что закружилась голова, некому приказать открыть от духоты окно. И налить морса, чтобы избавиться от сухости во рту. Просто во всем теле наступила слабость. Елена Васильевна попыталась встать – но не смогла и уткнулась лбом в стол, прикрыла глаза, стремительно засыпая. Сердце колыхнулось в груди еще пару раз – и тихо остановилось.

Примерно в это время к Ивану Васильевичу, государю всея Руси, пришли учителя грамоты, и князь Овчина-Телепнев-Оболенский вышел из детской горницы в коридор. Удивленно обвел взглядом стоящих здесь бояр, не к месту одетых в поддоспешники и с саблями на поясах.

– Что вы здесь делаете? – Он заметил князя Шуйского, шагнул к нему: – Что-то случилось, Василий Васильевич?

– Да, – кивнул Немой. – Ленка Глинская померла.

Бояре выхватили сабли.

Воевода, ругнувшись, расстегнул пояс, прикрылся им от первого сабельного удара, пнул врага ногой, отпрянул от второго, ударил врага пряжкой в лицо, перехватил оружие, поднырнул под очередной клинок, одновременно рубя нападающему нижние ребра, прикрылся ремнем и широким взмахом, как учил когда-то исчезнувший дядька, отвел сразу три направленные в грудь сабли, ответным взмахом начисто срубил бородатую голову и…

В спину воеводы глубоко вонзилась сабля, останавливая горячее сердце воина, а еще два укола закончили схватку раз и навсегда.

Василий Васильевич одобрительно кивнул, развернулся и пошел прочь.

Спустя несколько минут он вошел в Посольскую залу Грановитой палаты, медленно и торжественно поднялся по ступеням и опустился на жесткое сиденье с прямой спинкой. Положил руки по сторонам, крепко взявшись за подлокотники. Довольно улыбнулся, выпрямился и мечтательно опустил веки.

– Ну вот и все! Теперь ты мой…

* * *

В таком виде его и нашли – со спокойной улыбкой восседающим на великокняжеском троне. Проклятье вечно вторых в очередной раз не упустило своей добычи. Князь Василий Васильевич Шуйский по прозвищу Немой, многократный победитель схизматиков и басурман, основатель Васильсурска и главный думный боярин, скончался именно в тот день и час, когда до высшей власти в величайшей державе мира ему оставалось сделать всего лишь один, последний, совсем маленький шажок…