К тому же германца навязчиво беспокоила еще одна проблема – отсутствие подходящего женского общества. Собственно, женщин в лагере хватало. Гулящие девки из любого города на побережье Средиземного моря – европейского, сарацинского или иудейского. Невесты, сопровождающие женихов-крестоносцев, и почтенные матроны, отправившиеся в дальнее паломничество вместе с воинственными супругами. Возникшие невесть откуда ахайские и византийские леди, подходившие под определение «гетер» – миловидные, приятные в общении и весьма высоко ценящие свои услуги.

Флирт с замужней дамой или нареченной какого-нибудь рыцаря Гунтера не прельщал. В таком многолюдном месте полно любопытных глаз и доносчиков. Не хватало еще влипнуть в скандал, став жертвой разъяренного супруга, превратившегося из крестоносца в рогоносца. Дешевыми девицами обер-лейтенант, потомок старинного рода, брезговал. Не говоря уж о том, что любая из них прятала под юбкой целый букет заболеваний, могущих привести в этом необразованном времени к скоропостижной кончине. Или, что было бы еще хуже, к долгой и мучительной агонии.

Оставались куртизанки. Свести близкое знакомство с дамой полусвета шевалье фон Райхерту мешала врожденная немецкая экономность. Знакомство подразумевало достаточно длительную связь и денежное содержание подруги. Гунтер уже вволю наслушался историй о том, как очередная «византийская патрикия» ловко лишила графа такого-то и барона сякого-то фамильного состояния. Лучше уж в одиночестве, зато с сохраненными деньгами, которые позже пойдут на обустройство заслуженного земельного владения.

«Может, продать этот грешный Мелвих? – размышлял неудачливый шотландский барон. – Или выменять на что-нибудь более пристойное, в Аквитании или Лотарингии? Только где сыскать идиота, готового обзавестись десятком акров каменистой земли на северном побережье Шотландии?»

Жизнь, еще недавно бившая ключом и сулившая захватывающие приключения, оборачивалась стоячим болотцем.

Спустя несколько дней после высадки и захвата Лимассола пришло известие о том, что Исаак Комнин вкупе с небольшой дружиной и императорской казной укрылся в Епископи, небольшой римской крепости в двадцати лигах к западу от гавани. Кликнув верных сподвижников и не имея терпения дождаться, когда неповоротливая армия сдвинется с места, Ричард умчался преследовать коварного деспота.

Взять цитадель с наскоку не удалось. Высокие стены и крепкие ворота Епископи оказались не по зубам горстке европейских рыцарей. Беглый император прислал гонца с посланием и предложением мирных переговоров. Львиное Сердце, действуя в своем излюбленном стиле «благородного короля-рыцаря», повелел казнить вестника, а письмо демонстративно сжечь перед воротами крепости.

Из Лимассола по прихотливо извивающимся горным дорогам доползло подкрепление. Изнывающий от затянувшегося стояния под стенами Ричард немедля учинил штурм, закончившийся для крестоносцев досадной неудачей. Комнин повторил попытку договориться. На сей раз под давлением советников английскому венценосцу пришлось согласиться.

Брызгая слюной и рубя воздух латной перчаткой, Львиное Сердце требовал почетной сдачи врага и торжественной передачи Кипра в руки европейцев. Ромей имел нахальство отстаивать свою непричастность к Мессинскому пожару, ехидно предлагал оплатить издержки Ричарда в Крестовом Походе и намекал, что доблестные паладины перепутали маленький Лимассол с Иерусалимом. Усугубляя политическую неразбериху, за деспота неожиданно вступилась ее величество Беренгария. Ричард попытался указать супруге, что женщине не следует вмешиваться в дела, ее не касающиеся, и получил прилюдный должный отпор. Свидетели шумной семейной сцены немедля разнесли слух о том, что Львиное Сердце заполучил в жены вторую Элеонору Аквитанскую, только куда моложе и острее на язык.

Переговоры закончились ничем, ибо следующим же вечером Комнин призрачной тенью улизнул из Епископи, объявившись севернее, в Пафосе. Рассвирепевший Ричард ринулся вдогонку… и все повторилось сызнова.

За полтора прошедших месяца Исаак Комнин сменил уже четвертое убежище, повсюду разыгрывая один и тот же сценарий. Он скрывался, франки настигали его и громогласно, под рев труб и стук барабанов, вызывали на честный бой. Киприот под благовидным предлогом отказывался. Крестоносцы штурмовали крепость, чаще всего – неудачно. Наступала очередь переговоров – и, когда накал дипломатических страстей становился невыносимым, киприотский базилевс вновь исчезал, запасливо прихватывая с собой внушительный обоз и сказочную казну, которой мечтал завладеть Ричард.

Деспот наверняка мог бы нанять корабль и тайком покинуть остров, но почему-то не делал этого, упрямо продолжая злить англичанина и перебегать из одного замка в другой.

Мысленно вороша страницы летописей и исторических изысканий, мессир Райхерт пытался найти логические обоснования для подобного поведения. Однако прочитанные им в XX веке материалы вопиюще противоречили друг другу, и Гунтер по-прежнему оставался в недоумении: зачем Комнин рискует своей драгоценной шкурой? Ромей надеется достичь перемирия с франками или уповает, что Ричарду надоест мотаться по Кипру в поисках ускользающего противника и тот уберется в Палестину? Всем известно, если Львиное Сердце не получает желаемого сразу – будь то крепость, женщина или золото – англичанин быстро охладевает, теряет интерес и устремляется на поиски нового приключения.

Крестоносная армия тем временем обращалась в аморфное, на глазах распадающееся скопище людей. Энтузиазм, вспыхнувший среди крестоносцев при известии о том, что Святая Земля совсем рядом, рукой подать, постепенно сходил на нет. Мирная жизнь на цветущем Кипре многим казалась куда приятнее, нежели война с сарацинами в недосягаемой покуда Палестине.

Меньшая часть крестоносного воинства кочевала по горам и долам Кипра вслед за неуемным Львиным Сердцем, преследуя Комнина. Б ольшая обосновалась возле Лимассола, чудесным образом превратившегося из захолустного приморского поселения в обширный город. Французская армия, наиболее сплоченная, организованная и почти не участвовавшая в стычках, перебралась к соседнему городку Колосси, без труда и особого сопротивления захватила его и расположилась в тамошней крепости, ставшей резиденцией Филиппа-Августа. Сей достойный муж с ехидством взирал на эскапады Ричарда, не забывая всякий раз после очередной неудачи англичанина прислать ему длинное сочувственное послание.

Прослышав о длительной задержке крестоносной армии, на Кипре немедля объявились торговцы из Генуи, Киликийской Армении и близлежащего Триполи. Лишенный правителя и ставший фактически ничьим остров нуждался в управлении. Недолго думая и вспомнив собственную клятву в Мессине, Ричард объявил, что дарует Кипр («Еще толком не завоеванный», – язвительно уточнил про себя фон Райхерт) своей драгоценной супруге. Во исполнение обещанного и в ознаменование того, что к грядущей Пасхе царственное семейство ожидает приплода.

Беренгария милостиво приняла подарок. К общему удивлению, молодая королева подыскала себе с десяток помощников и принялась рьяно наводить порядок.

Странно, однако ни мессир Казакофф, ни Гунтер фон Райхерт, ни Мишель де Фармер в число новых приближенных ее величества Беренгарии не вошли. Гунтер заподозрил, что наваррка нарочно оборвала прежние знакомства и более не желает видеть былых друзей. Ибо они вольно или невольно могут напомнить ей о том, кого она утратила.