* * *

Мимолетный и стремительный роман Сержа де Шательро и наваррской принцессы, ныне английской королевы, прервался в день драматического бегства из Лимассольской цитадели и нелепой гибели Хайме де Транкавеля. Гунтер мог только строить предположения о том, что произошло на стене крепости. С Беренгарией он больше не сталкивался, Казаков в ответ на осторожный вопрос скривился и предложил заглянуть в ближайшую таверну, помянуть Хайме. Стороной фон Райхерт вызнал, что «польский дворянин» настойчиво добивался встречи с Беренгарией, но ему вежливо отказывали.

Когда Сержа в очередной раз выставили за дверь, русский заявил, что намек он понял. «Разошлись, как в море корабли!» – с фальшивой трагичностью провозгласил он, в тот же вечер устроив грандиозную попойку и драку в таверне. Райхерт же озадачился вопросом, от кого все-таки умудрилась понести прекрасная и ветреная наваррка: от собственного венценосного супруга, давнего поклонника Хайме или Сержа? Германец был склонен поставить на уроженца Ренн-ле-Шато и посочувствовать Беренгарии, так неожиданно лишившейся верного паладина.

Говоря по правде, русскому было грех жаловаться. Романтически-лихое спасение Беренгарии повлекло за собой дождь королевских благодеяний и благодарностей. Досадный инцидент на мессинской улице, когда Казаков умудрился приложить Ричарда Львиное Сердце физиономией о мостовую, благополучно предали забвению. Барон де Шательро получил место при дворе, кругленькую сумму в золоте и возможность по собственному усмотрению выбрать лен в пределах Кипра – когда оный остров окончательно перейдет под руку Ричарда. Спасенные фрейлины наперебой рассказывали о невероятном героизме польского дворянина и английского шевалье, сокрушаясь о безвременной кончине третьего участника событий, отважного Хайме де Транкавеля из Лангедока, и самое малое полдюжины менестрелей уже состязались меж собой на предмет, кто сложит о героическом побеге лучшее лэ. (Ни один из них, верно, не пел о том, о чем рассказывал Казаков Гунтеру, когда они наконец остались наедине. Ни о трех полных магазинах «Тоцкого», которые Казаков выжег по стражникам, покуда Тедди с женщинами спускали на воду лодку; ни о том, как беглецы на хлипкой рыбацкой лодчонке выгребали против ветра, а благородные дамы в бешеном темпе вычерпывали стремительно прибывающую воду со дна шлюпки; ни о том, как вконец ополоумевшая погоня принялась садить из луков, и, когда стрела раздробила шевалье Чиворту локоть, его весло подхватила мадам де Куртенэ; ни о том, как чистым провидением спасся сам Казаков – он потом демонстрировал Гунтеру разряженный «Панасоник» с намертво застрявшим в нем наконечником стрелы…)

Незамедлительно после получения всех указанных милостей Серж де Шательро навестил в приватном порядке своего недавнего патрона, мессира Ангеррана де Фуа. (Тут надо сказать, что остававшиеся в «гостях» у Комнина свитские Беренгарии не пострадали совершенно. После того, как самая ценная птичка с легкой руки барона де Шательро и покойного Хайме де Транкавеля покинула золоченую клетку, остальные пленники как заложники немногого стоили. Закрыться ими от ричардова нашествия не представлялось возможным, казнить не было решительно никакого смысла – на что и рассчитывали, планируя свою авантюрную эскападу, заговорщики – так что все они, несколько ошалевшие и отощавшие, но в полном здравии, были извлечены из узилища в день взятия лимассольской цитадели.) Беседа за закрытыми дверями была краткой, но явно бурной, и после нее Казакофф выглядел совершенно довольным, а Ангерран де Фуа пребывал – мягко выражаясь – в бешенстве. На этом, натурально, их недолгое сотрудничество и завершилось.

Деньги предприимчивый Серж немедля обратил в заемное письмо Ордена Храма, заявив, что чекам доверяет больше, а хранить их не в пример легче, чем мешки с драгоценными камнями. К придворным обязанностям русский относился наплевательски – да и двор Львиного Сердца постоянно кочевал с места на место.

К крайнему удивлению мессира фон Райхерта, хамоватый и нахальный пришелец из XXI века умудрился сдружиться с Бертраном де Борном, менестрелем и обладателем двусмысленной репутации очень близкого друга его величества Ричарда Английского. Казалось, трудно было представить две столь разительно несхожие личности, как Серж и шевалье де Борн. Однако странноватая парочка быстро нашла общий язык – язык издевательства над обществом.

Их последняя совместная выходка повергла герра фон Райхерта в шок, а крестоносную армию поразила грехом азарта и разорения.

Барон де Шательро и Бертран ввели в обращение карты. Обычнейшую и привычную для XX и XXI века, но еще не виданную в веке XII колоду из пятидесяти двух листов. Гениальная идея осенила, разумеется, Сержа – однажды тот стал свидетелем игры в местные карты, тарок, ведущие начало от египетских гадальных карт. С их таинственными «чашами», «мечами» и «пентаклями» в качестве мастей, символическими фигурами и запутанными правилами. Любопытный русский провел небольшое исследование, гнусно хихикнул и совершил вояж в лавку, торгующую пергаментом. Там он приобрел несколько листов телячьей кожи в размер «ин фолио» и собственноручно искромсал их кинжалом на потребное количество частей.

Изображения на листках нарисовал Бертран, которому идея мессира Сержа показалась весьма занимательной. Окончив труды праведные, развеселый дуэт прямым ходом отправился в ставку Ричарда. Где продемонстрировал диковину всем знакомым и приятелям, заявив, что это – традиционное арабское развлечение. Просто и легко. Смотрите и запоминайте. Каждый игрок получает по пять карт, вот эту назначаем козырем, мастей всего-навсего четыре, туз старший, двойка младшая… Вот это – «покер», вот – «очко», а вот так будет «преферанс»…

Зараза распространилась, как пожар в сухостойном лесу. Она не миновала никого – от конюхов и рядовых копейщиков с лучниками до высокородных свитских его величества. Традиционные кости-зернь были забыты. Любой перевернутый бочонок становился игорным столом. Вокруг него мгновенно сплачивались отважные воители с хищным блеском в глазах, тискающие дрожащими пальцами последнюю серебряную монетку. Появились жертвы карточного поветрия, уныло клянчившие в долг «до спасения Иерусалима» или трагическим шепотом просившие места в шатре и возможности доесть остатки из общего котла. Предприимчивые еврейские и итальянские торговцы срочно скупали запасы пергамента и нанимали искусных рисовальщиков для изготовления новых колод.

Ужаснувшийся фон Райхерт изловил Казакова, возопив: «Зачем вы это натворили?»

– Да только глянь, какое зрелище! – довольно ухмыльнулся собрат по путешествиям во времени. – Блистательные вельможи расписывают «пулю» вечерком! Здоровенные рыцарские лбы на последний грош режутся в «очко»! Абсолют абсурда! Ну согласись, смешно же!

– Мне – не смешно, – отрезал обер-лейтенант. – История – не полигон для сомнительных развлечений. Ты даже не задумываешься, что вытворяешь и чем это может обернуться в будущем!

Прищурившись, Серж посмотрел на германца так, будто у того выросли крылья или прорезался третий глаз во лбу.

– Скучный ты тип, барон фон Мелвих, – категорично заявил русский. – Тоскливый. Сидишь, как сыч на суку, ожидаешь великого дела. Которого нет и не предвидится. Я ведь говорил – ошибочка вышла. Миру требуются истинные герои, а прислали нас с тобой. Подружку себе заведи, что ли. Увидишь, сразу жить веселее станет.