– А это, случаем, не выход из подземелья? – спросил, заглядывая вниз и при этом морщась, словно яма источала зловоние, Крымов. – Дайте-ка я тоже спрыгну…

И он спрыгнул. Чтобы выбраться оттуда, им пришлось бы карабкаться по выступам, сделанным оперативниками на одной из сторон ямы.

– Да здесь же просто земля промерзла, а если ее немного подкопать, то проход расширится… Ну-ка киньте нам лопаты! – послышался голос Крымова.

Им дали одну лопату, и Крымов принялся раскапывать проход.

– Ты вот. Кречетов, сколько лет в М. живешь?

Кречетов, который стоял и смотрел, как Крымов копает, пожал плечами:

– Да я всю жизнь здесь живу. А что? Вы, городские, только упрекать и умеете. А кому бы из вас в голову пришла мысль о том, что на берегу всем известного водоема может оказаться могила, да еще к тому же такая СТАРАЯ!

Мы здесь все обследовали, каждый куст, каждый метр земли, а она – почти в воде…

Между тем Крымов все копал и копал. Время от времени он вытирал пот со лба ладонью и давал себе время передохнуть.

– Слушай, Кречетов, а разве ты не знал, что под вашим городом еще в начале века немцы вырыли подземелье? Что у твоих предков были большие проблемы с канализацией и прочими коммуникациями, и все из-за этого разветвленного подземного хода?

– Да что это за ход? О чем ты?

– А то, что у этого подземелья несколько выходов, и все к водоемам, к Волге, например… И что там оружие прятали, тоже никогда не слыхал? Что коренные жители – немцы, готовясь к войне, организовывали там склады с припасами, потому как знали – не оставят их в покое… Так ведь и случилось? Им, бедолагам, дали 24 часа, чтобы они освободили город, подогнали к берегу баржу, погрузили всех немцев и отправили на поселения в Сибирь и Казахстан…

– Знаешь что, Крымов, может, там действительно и было подземелье, да только никакого отношения к Великой Отечественной оно иметь не могло… Может, когда раньше и прокопали какие-то стратегические подземные ходы, но скорее всего они имели отношение к местной тюрьме, которую разрушили уже в наше время, в шестидесятые годы… Но на том месте сейчас стоят мельница и водокачка… И навряд ли эти ходы сохранились…

– На мельнице, между прочим, – подал голос Шубин, – должен стоять дом какого-то купца, он перенес его с того места, где сейчас находится дом Удачиной.

– Так он и есть там. Крепкий добротный дом, сложенный из бревен, – отозвался из ямы Кречетов. – Ты же сам там недавно был!

– Я? Когда?

– Да это же теперь дом Ерохина, он его купил лет пять тому назад…

– ..и собирался подарить Литвинец?

– Вроде так, – пожал плечами Кречетов, который и сам-то знал об этой истории понаслышке. – Но что же за изверг такой мог так расправиться с девчонками? Ладно эта Литвинец, она со всеми мужиками в М. гуляла, хотя и ее жалко… А остальных-то за что? Особенно жалко Дину, отец ведь с ума сойдет. Я вот только одного не пойму – а где же тогда Трубникова?

Но ему никто не ответил.

Чайкин, который стоял совсем рядом с ямой, вдруг понял, что она пуста, – Крымов с Кречетовым исчезли.

И тут же появились вновь. Задрав головы, они молча смотрели на тех, кто оставался наверху.

– Вы чего? – спросил Шубин. – Чего там увидели, что онемели? Еще нашли кого?

И Чайкин, словно его кто толкнул в спину, тоже спрыгнул в яму.

– Там Надя? – спросил он, чувствуя, что на него боятся смотреть и отводят взгляды. – Ну что вы молчите?

Он подошел к разлому, напоминающему полузаваленный лаз, и, пригнувшись, вошел в темноту. Первые несколько мгновений он ничего не видел, а только слышал, как позади него Крымов кому-то объясняет, что они нашли настоящий ход в подземелье высотой даже побольше, чем эта яма…

И вдруг Чайкин увидел приближающееся к нему светлое пятно, которое постепенно приобрело очертания обнаженного женского тела. Он подумал о том, что видит перед собой подвешенный труп, но тот почему-то двигался, словно раскачивался от несуществующего ветра.

– Мне надо было раньше догадаться, – услышал он тихий и очень знакомый голос и через мгновенье увидел уже распростертое возле его ног тело женщины с длинными темными волосами.

Он, не ожидавший увидеть здесь ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА, тотчас нагнулся и поднял ледяное тело. Она, эта несчастная, могла быть еще жива.

Прижимая ее к себе, он, пятясь, вышел из пролома и оказался на дне ямы. Кречетова с Крымовым там уже не было.

– Надя! Господи… – услышал Чайкин голос сверху, и в яму спрыгнули сразу несколько человек. Они выхватили из его рук неподвижное, похожее на мертвое, тело Нади, и почему-то Крымов, скинув с себя шубу, завернул в нее девушку. – Она жива! Чайкин, где ты ее нашел? Мы же только что были там и ничего не видели! Она в обмороке, она замерзла… Господи, да как же она оказалась здесь, в этом подземелье? Она может умереть… Где снегоходы?

Но они не могли вернуться так быстро. Надо было что-то делать. У Кречетова в кармане оказалась фляжка с разведенным спиртом. Мужчины поснимали с себя меховые куртки, шубы и устроили прямо на снегу ложе для Нади. А она действительно была похожа на покойницу: губы синие, лицо белое, и дышит едва-едва…

Крымов сам вливал ей в рот спирт, растирал ей снегом щеки, пока они не порозовели, но в сознание она до приезда снегоходов так и не пришла.

* * *

Надя весь день и вечер бредила, выкрикивая имя Чайкина, умоляя отпустить ее и не убивать… Несколько раз, приподнимаясь на подушках, мокрая от струящегося по ее лицу и заливающего глаза пота, она, выставив вперед руку, говорила вполне, казалось бы, осознанно и внятно, обращаясь к кому-то невидимому:

– Это Чайкин, схватите его… Это он всех убил…

И Юлю тоже он… – а потом падала, обессилев, и погружалась в забытье.

Слова «кладбище», «извращенец» и тому подобные слетали с ее губ тоже только в связи с Чайкиным.

И если бы не Крымов, который дежурил у постели больной, то Чайкина запросто могли бы арестовать по подозрению в убийстве Земцовой. Ведь только Крымов знал об интимной жизни Чайкиных, был в курсе Надиной проблемы, которая заключалась в том, что она подозревала своего мужа в некрофилии. Но подозрение – еще не есть сам грех. И Крымов понимал это. Окажись на его месте другой, более эгоистичный человек, он мог бы запросто воспользоваться ситуацией, чтобы устранить соперника. Безусловно, только Крымов и мог понять, что в Наде просто-напросто говорит ее уязвленное женское самолюбие, не желающее мириться с тем, что ее мужа не устраивает ЖИВАЯ ЖЕНЩИНА, что ей, молодой и полной сил, он предпочитает мертвых. И хотя Крымов в ответ на ее откровенный рассказ о некрофильских фантазиях мужа посоветовал ей поискать причины его такого странного поведения в ней самой, она даже не захотела его слушать, уверенная в своей правоте и в том, что Чайкину нет и не может быть никакого оправдания.