Услышав, как за ее спиной отворилась дверь, Артемис вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. О боже правый, она не знала, сможет ли сейчас взглянуть в глаза Максимусу. Она чувствовала себя так, словно у нее вырвали часть сердца и где-то глубоко в груди кровоточила рана.

Но голос, который она услышала, оказался женским.

— Дорогая, постойте…

Артемис обернулась и увидела, что мисс Пиклвуд смотрит на нее с глубоким сочувствием.

— Могу я чем-то вам помочь? — спросила пожилая дама.

И впервые за всю свою жизнь Артемис Грейвс бурно разрыдалась.

Максимус вышел через парадную дверь и потребовал лошадь. По-видимому, все, что у него теперь осталось, — это отмщение. Что ж, тогда он постарается сделать так, чтобы все побыстрее закончилось.

Через несколько минут он уже скакал по мостовой.

Хейверс-сквер действительно находился не в самой фешенебельной части Лондона. Сам дом оказался старым, наполовину деревянным, хотя и не был такой развалиной, как большинство строений в Сент-Джайлзе.

Максимус спешился и дал шиллинг мальчику, чтобы присмотрел за лошадью. Иллингзуорт, очевидно, снимал только два верхних этажа, и, к счастью, он оказался дома. Пожилая служанка сразу же повела Максимуса вверх по лестнице, а в крошечной гостиной оставила его, не сказав ни слова.

Максимус осмотрелся, изучая комнату, обставленную разномастной мебелью, некоторые предметы которой в свое время были довольно дорогими. Камин же не был разожжен — вероятно, из соображений экономии, а на одной из стен висели две дешевые гравюры в рамах.

Наконец дверь гостиной открылась, и герцог, повернувшись, увидел мужчину в поношенном зеленом халате, заляпанном на груди чем-то похожим на яичный желток, и в мягком колпаке. Худое лицо Иллингзуорта было небрито, а на подбородке торчала клочковатая рыжеватая бородка.

— Да, слушаю вас, — сказал Иллингзуорт.

— Я герцог Уэйкфилд, — Максимус протянул ему руку. — Могу ли я задать вам несколько вопросов?

Иллингзуорт в полной растерянности смотрел на руку гостя. Потом все же пожал ее, но не предложил герцогу сесть.

— Слушаю вас, — повторил он.

Максимус полез в карман и достал подвеску.

— Много лет назад вы проиграли ее на пари Джону Олдерни. Где вы ее взяли?

— Что?.. — Иллингзуорт наклонился, чтобы рассмотреть подвеску, потом потянулся к ней, но Максимус непроизвольно сжал пальцы.

— Почему вы хотите это знать? — Иллингзуорт внимательно посмотрел на гостя.

— Потому что эта подвеска — часть ожерелья, принадлежавшего моей матери.

— A-а, понимаю… — протянул Иллингзуорт. — Она заложила его, да?

— Нет. Его украли у нее той же ночью, когда убили.

Если бы Максимус не следил за хозяином, он, возможно, и не заметил бы, как тот едва заметно вздрогнул. Но Иллингзуорт тут же взял себя в руки и проговорил:

— В то время, тринадцать лет назад, я был пятнадцатилетним школьником. Уверяю вас, ваша светлость, я не имею ни малейшего отношения к ужасной смерти вашей матери.

— Я этого и не говорил. Я просто хочу знать, где вы взяли подвеску.

Иллингзуорт покачал головой и заявил:

— Я никогда не видел эту драгоценность.

Максимус не сомневался: Иллингзуорт явно лгал.

— А вот Джон Олдерни говорит совсем другое, — заметил он.

Хозяин рассмеялся, но его смех был слишком уж неестественным.

— Олдерни в школе был дурачком. Не могу представить, что с возрастом он сделался умнее.

Максимус в задумчивости смотрел на собеседника. Было ясно: этот человек что-то знал — Максимус нутром это чувствовал. Но почему же он отказывался говорить правду?

Убрав подвеску в карман, герцог сказал:

— Вы лжете.

Иллингзуорт начал возражать, но Максимус остановил его резким взмахом руки и проговорил:

— Я мог бы выбить из вас имя человека, который дал вам подвеску. Но у меня стойкое отвращение к насилию, поэтому предложу сделку. Дам вам сутки на размышление. Если же по окончании этого срока вы ничего мне не расскажете, я вас уничтожу. Лишу вас того малого, что вы имеете — этого дома и всего остального, что, возможно, вам дорого. К концу недели вы будете клянчить милостыню в грязи, если не расскажете то, что мне нужно знать.

Максимус молча повернулся к хозяину спиной, вышел из комнаты и спустился по лестнице.

— Молодец, — похвалил он мальчика, терпеливо ждавшего его с лошадью. — Хочешь заработать сегодня еще немного?

Мальчик радостно кивнул.

— Мне нужно, чтобы ты передал мое послание. — Максимус сказал, что именно надо передать Крейвену, заставив мальчика повторить все слово в слово. Затем сообщил свой адрес, а сам, сев в седло, сделал вид, что уезжает.

Отъехав подальше от дома, герцог спешился и завел лошадь в переулок, из которого можно было наблюдать за парадной дверью Иллингзуорта. Он был почти уверен, что довольно скоро узнает нечто важное.

— Я знала, что этот чудесный оттенок молодой зелени великолепно вам подойдет, — сказала леди Геро, когда они с Артемис шли к театру Хартс-Фолли.

— Благодарю вас, — со вздохом ответила Артемис. Но она тут же напомнила себе, что Аполло вряд ли открыто появится здесь. Наверняка он нашел место за кулисами, где можно спрятаться.

Артемис взглянула на юбки своего нового платья. Первоначально оно предназначалось для леди Геро, но та, узнав, что очень скоро ей понадобятся платья совсем другого фасона, настояла, чтобы Артемис взяла его себе. И модистка привезла платье в Приют для детей из неблагополучных семей и подкидышей вместе с двумя другими, заказанными специально для Артемис. Мисс Пиклвуд решила, что сиротский приют — самое подходящее для нее место. А потом Артемис предстояло отправиться в Бат к подруге мисс Пиклвуд — оказалось, что мисс Уайт очень нуждалась в компаньонке.

Артемис вздохнула. Конечно, она была благодарна мисс Пиклвуд — по-настоящему благодарна, — но перспектива вернуться к прежней жизни, пусть и у другой хозяйки, приводила ее в уныние.

Или, возможно, это уход от Максимуса поверг ее в такое отчаяние.

Она снова посмотрела на свое роскошное платье. Куда же она будет в нем ходить, когда станет компаньонкой пожилой леди в Бате? Возможно, она могла бы продать его… Артемис снова вздохнула. Платье из шелковой парчи имело низкий круглый вырез, отделанный узкой полоской тонкого кружева, и рукава по локоть — с пышными оборками, также украшенными кружевом. Все оно было совершенно безукоризненным, и Артемис, поморщившись, подумала о том, что никогда за всю свою жизнь не имела такого замечательного наряда. И ей стало обидно, что Максимус не сможет увидеть ее в этом платье.