Но я хочу сказать не только о большой катастрофе, о которой мы все знаем и по которой скорбим.

Я хочу сказать еще и о маленькой катастрофе, о которой без нас никто не узнает и в которой вся российская бюрократия проявилась, как в капле воды, – о чрезвычайной ситуации в Тверской области.

По непонятным причинам на плотинах в верховьях Волги, около поселка городского типа Пено на озере Волго, из которого вытекает Волга, а также вблизи поселка Селижарово этой весной вообще не спускали воду. В результате сложилась катастрофическая ситуация, были превышены все допустимые отметки затопления – и, вероятно, проснувшись, воду стали спускать «залпом». В результате, по слухам, 10 мая затопило поселок Пено, а 14 мая – это уже точно, без всяких слухов, затопило часть поселка Селижарово. Там были затоплены частные дома, вода стояла в подъездах многоэтажных домов; есть фотографии и даже видео.

Туда приезжала комиссия из Твери, посмотрела, чрезвычайной ситуации не объявила, никакой помощи люди не ощутили. Средства массовой информации молчали и ничего не сообщали о том, что два населенных пункта затоплены. Их жители не получили не то что возмещения ущерба, но даже никакого сочувствия.

Возвращаясь к трагедии в Кузбассе, могу сказать, что меня больше всего потрясла и, более того, оскорбила не сама катастрофа, а отсутствие траура. 91 погибший (68 признанных таковыми официально и 23 считающихся без вести пропавшими даже месяцы спустя) – и нет траура.

Более того: мы имеем полную информационную блокаду.

А ведь погибли люди.

смотрите, что у нас происходит с траурами: разбились польские руководители, которые к нам относились, насколько можно судить, весьма скверно, – по ним траур. Это правильно: пусть они русофобы, но они люди, их жалко. Хотя назначать траур на День космонавтики, как было сделано, – бестактно, но лучше так, чем никак.

Далее: в Перми в ночном клубе сгорели достаточно высокопоставленные люди – тоже траур, и тоже правильно: людей жалко. Хотя в их вещах, как говорят компетентные специалисты, нашли потом около двух килограммов героина.

Однако незадолго до этих событий произошла катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС, в которой погибли рабочие и инженеры, а вскоре после них – катастрофа на шахте «Распадская», где тоже погибли рабочие и инженеры.

И никакого общенационального траура: нечего, мол, скорбеть, «Дом-2» лучше смотрите.

Разбился «Невский экспресс» с чиновниками – опять траур.

В результате возникает все более твердое ощущение, что в нашей стране наше руководство как бы уже и не считает рабочих и инженеров людьми.

Если вы русофоб – к вам отнесутся с уважением, вас помянут.

Если вы обеспеченный человек, общающийся с представителями местной элиты, и погибли в ночном… даже если и не наркопритоне, а просто клубе, – да, вы человек, и вас помянут.

Если вы начальник – вас помянут.

А если вы рабочий, если вы инженер, если вы не воруете, а своим трудом непосредственно созидаете богатство нашей Родины, – то, выходит, вы как бы уже и не человек?

Вот отношение к тем, кто должен быть гордостью страны, потрясает меня больше всего.

Мы с вами не можем исправить это отношение, которое трудно назвать иначе, кроме как неприкрытым хамством.

Мы с вами не можем объявить общенациональный траур по погибшим шахтерам.

Но мы можем выразить личное отношение к их памяти.

* * *

Нельзя позволить чинушам и олигархам в очередной раз «замотать» вопросы о причинах трагедии.

А вопросов много – достаточно посмотреть на поведение котировок акций шахты «Распадская» перед трагедией.

Да, они были переоценены, и котировки должны были снижаться даже сами по себе. И между майскими праздниками, с 4 по 7 мая, они медленно дешевели – с 200 с лишним до 185 рублей за акцию. Это снижение было вызвано объективными обстоятельствами – как собственной переоцененностью акций, так и общим снижением рынка. Однако уже вечером 7 мая, буквально в последние час-два торгов перед катастрофой, наблюдался обвальный сброс акций, в результате которого рынок буквально рухнул до 168 рублей за акцию, причем акции предлагали купить даже по 70 рублей – просто уже не имелось покупателей. По сути, акции продавали по любой цене, от них панически избавлялись.

Простой вопрос: почему?

Что означает такая паника?

Утечка информации о неких принятых кем-то решениях? Но каких?

Возникает ощущение, что кто-то на фондовом рынке заранее узнал о катастрофе и начал избавляться от акций. Причем панически – даже сразу после катастрофы они стоили дороже, чем 70 рублей.

И принципиальное нежелание представителей государства расследовать причины этого фантастического сброса акций производит впечатление исчерпывающе внятного сигнала.

Не менее страшного и трагического, чем сама катастрофа.

Описывая взрыв, шахтеры упорно говорили, что метан взрывается совершенно по-другому. Он взрывается на одном уровне шахты, а на «Распадской» взрыв пошел наверх, так что разнесло даже постройки наверху. То есть для метана картина взрыва совершенно не характерна.

Кроме того, если это был взрыв метана, второй взрыв просто не мог бы произойти: нечему взрываться. А некоторые шахтеры говорят, что они слышали четыре взрыва, просто два следующих были слабее.

И наконец, за некоторое время до катастрофы проводилась дегазация шахты. То есть делались специальные шурфы, через которые метан отсасывали.

Появились сообщения, что в больнице Междуреченска был неизвестный раненый мужчина, которому оказывали помощь, а когда начали переписывать фамилии, он вдруг исчез. Это очень странно, потому что Междуреченск – город не такой уж и большой, большинство людей, связанных с шахтой, друг друга знают, а вот этого человека не знал никто.

Все это можно было бы списать на человеческую глупость, слухи, случайные наложения и прочее: мы знаем, что на самом деле бывает всякое. Но здесь мы сталкивались и сталкиваемся до сих пор с сознательным, систематическим, плотным блокированием информации, которая сопоставима с блокированием информации, которое имело место при гибели атомной подводной лодки «Курск». и оно пугает.

Дальше. Безотносительно к тому, чем была вызвана катастрофа, необходимо обратить внимание на чудовищную ситуацию, которая сложилась у нас в угольной отрасли в целом.

Шахты принадлежат частному бизнесу, но когда что-то происходит, они восстанавливаются за государственный счет.

Тулеев говорил: мы восстановим, а «мы» – это область. Областной бюджет – это деньги тех же самых рабочих, которые платят налоги.

Что получается?

Частный бизнес выкачивает из шахт прибыль. Год назад, когда был пик кризиса, шахтерам «Распадской» срезали зарплату на 40 %, а по акциям сами себе выплатили дивиденды в 1,2 млрд руб. И еще посетовали, что сильно их сократили. А по итогам 2009 года, когда финансовая ситуация вроде бы улучшилась, дивиденды должны были составить 3,9 млрд руб. – как в докризисном 2007 году.