– Полагаю, вы отметили, что кипу состоит из трехсот шестидесяти шнурков? – сказал я профессору Ренелле. – Наподобие разбитой на градусы картушки компаса?

Судя по выражению лица, профессору Ренелле это даже в голову не приходило.

– Наподобие компаса, – пробормотал он, не отрывая от кипу взгляда.

– Да. По всей видимости, красные шнурки представляют собой главные румбы, а оранжевые – четвертные.

– А что же эти? – спросила Сисси. – Что могут значить зеленые и желтые?

– Зеленые делят квадранты, образованные красными, на сектора – по тридцати градусов, если вновь вспомнить о компасе.

– А желтые разделяют эти сектора на десятиградусные доли, – пробормотал Ренелле.

– Таким образом, у нас остаются эти, цвета толокна. Они означают остальные градусы компаса, – подытожил я.

Профессор Ренелле уставился на кипу, заинтригованный нашей находкой и в то же время весьма раздосадованный тем, что не разглядел столь очевидной закономерности сам.

– Все это очень интересно, – сварливо сказал он, – но я не понимаю, как это может служить картой.

– Полагаю, тут играют некую роль узелки, вывязанные на шнурках, – отвечал я. – Да, выглядят они чисто декоративными, но, возможно, несут в себе определенный смысл.

– Вот как? Так просветите же меня! – прорычал профессор Ренелле.

Говоря откровенно, я действительно полагал, что кипу содержит некие сведения, но для разгадки требовалась отнюдь не половина дня. Между тем, молчаливые сосредоточенные раздумья наверняка не помогли бы занять профессора Ренелле надолго, и посему я, дабы предоставить Дюпену время узнать как можно больше, отважился на импровизацию.

– Видите эти семь шнурков толоконного цвета? На каждом имеется узел, завязанный в одной и той же манере. Семь – число весьма и весьма непростое. Семь дней недели, семь известных древним небесных тел… Возможно, кипу дает указания на румбы компаса, а также ссылается на небеса, представляя собой своего рода… звездную карту.

– Интересно, очень интересно, но я все еще не понимаю, как оно может оказаться той легендарной derrotero. Как могут узлы на шнурках указывать местонахождение королевской гробницы? – настойчиво спросил Ренелле.

– Признаться, это уже сложнее. Боюсь, мне нужно поразмыслить над этой загадкой подольше.

– Очевидно, это кипу – головоломка не из простых, иначе вы уже раскрыли бы все его секреты, – добавила Сисси.

Ренелле задумчиво кивнул.

– Что ж, поскольку сегодня мы этой тайны явно до конца не разгадаем, придется мне продолжать работу над нею не торопясь. Позвольте предложить вам подкрепиться, прежде чем вы отправитесь в обратный путь.

Профессор потянул шнур за спиной, по-видимому, приводивший в движение колокольчик на кухне, дабы подать знак домоправительнице. Что ж, это послужит своевременным сигналом и для Дюпена, если он где-то там, где ему не положено быть.

Профессор Ренелле проводил нас вниз, в элегантную гостиную – фисташково-зеленые обои с белой каймой, ворсистый восточный ковер в тонах павлиньих перьев, серебряные драпри на окнах… Посреди лепного потолка расцвела люстра, обрамленная чем-то наподобие ангельских крыльев, мебель была обита приглушенно-розовым бархатом. Невзирая на показную пышность убранства, гостиная внушала неожиданно приятный душевный покой. Здесь Ренелле указал нам с Сисси на софу, а сам опустился в пухлое кресло. Не прошло и минуты, как в комнату, тяжко ступая, вошла мисс Томассен с большим чайным подносом, который и водрузила перед нами на стол.

– Вот. Вы просили напомнить, сэр, – сказала мисс Томассен, вынув из кармана передника конверт и передав его профессору Ренелле.

– Ах, да! Благодарю вас, мисс Томассен.

Степенно кивнув, домоправительница разлила чай по чашкам.

– Я состою в обществе «Друзья театра» на Честнат-стрит[53], а сей благозвучный эвфемизм означает, что мне присылают билеты на представления. Сегодняшнего спектакля я посетить не смогу, так как завтра рано утром отбываю в Нью-Йорк, прочесть в Колумбийском университете несколько лекций, – сказал Ренелле, вынув из конверта два билета и вручив их жене. – Но я надеюсь, вам, миссис По, представление доставит радость. Вчера вечером я невольно заметил, что вы знакомы с миссис Рейнольдс.

От этого замечания мне сделалось не по себе, но Сисси засияла от удовольствия.

– Благодарю вас, профессор Ренелле. Действительно, я так восхищаюсь ею! Весьма, весьма одаренная актриса.

При мысли о том, что мне предстоит высидеть представление еще одной пьесы, вышедшей из-под пера Джорджа Рейнольдса, я сильно упал духом, однако вести о скором отбытии Ренелле из дому выглядели весьма многообещающе.

– Как жаль, что я не увижу ее игры еще раз, – сказал профессор, прежде чем обратиться ко мне. – Ну, а вы, мистер По? Вы тоже поклонник ее таланта?

Судя по ехидной усмешке, мое разочарование от него отнюдь не укрылось.

– Что ж, актриса она великолепная, – с осторожностью сказал я. – И извлекает из предоставленного материала все, что только возможно.

– Понимаю, – расхохотался профессор Ренелле. – Что ж, быть может, вам самому следовало бы написать что-нибудь для этой достойной леди.

– Я не драматург, сэр, но, вероятно, попробовать стоит.

– Какая великолепная картина там, над камином, – вмешалась Сисси, пока я не успел сказать чего-либо откровенно нелестного о литературном мастерстве Джорджа Рейнольдса. – По-моему, фамильное сходство налицо, или я ошибаюсь?

– В самом деле, ничуть не ошибаетесь. Это моя мать и мой отец.

Изображенная на полотне женщина выглядела истинной красавицей. Ее пышные бронзовые локоны были собраны в замысловатую прическу, а лицо поражало значительностью, тем более удивительной, что выглядела она не более чем лет на восемнадцать. В противоположность ей, Ренелле-père был мужчиной самое меньшее четвертью века старше супруги, с угрюмыми, тяжеловесными чертами и непреклонным выражением лица.

– Она очень красива. И вы на нее весьма похожи, – сказала жена.

– Вы мне льстите, миссис По. Да, моя мать была очень красива и в то же время сильна характером. Помню, как я горевал, потеряв ее еще в детстве… Она полностью отделала Усадьбу Ренелле по своему вкусу, превратив ее в один из самых великолепных домов Филадельфии, а отец с великой радостью, не считаясь с расходами, воплощал ее идеи в жизнь. Вот и я всеми силами стараюсь содержать дом и владения в надлежащем порядке, как того хотелось бы им обоим.

– Что ж, вам это великолепно удается, – откликнулась Сисси.

– Таков мой долг, – пояснил профессор, – но это бремя мне в радость. Мой дед сколотил состояние во Франции, ведя торговлю с Сенегалом, а отец составил второе здесь, на добыче камня, как сам он любил выражаться.