– Изумительно, – сказала жена. – Здесь целая летопись ваших странствий.

– Да, я очень горжусь этим полом, однако и он – ничто в сравнении с реликвиями, которые вы сейчас увидите. Идемте.

Следуя за профессором по коридору, я отметил, что все двери по пути затворены, кроме одной, самой дальней, ведущей в профессорский кабинет. Сие обстоятельство показалось мне весьма странным. Что это – случай? Или же хозяин догадался о наших истинных целях и таким образом скрывает от нас, где может быть заключена мисс Лоддиджс? Я оглянулся через плечо. Противоположный конец коридора заканчивался лесенкой, ведущей к запертой двери – по всей вероятности, входу в башню. Снаружи башня казалась самым вероятным местом заточения мисс Лоддиджс: из нее было бы сложнее всего сбежать. Встретившись взглядом с Сисси, я понял, что мыслим мы с ней в унисон.

Войдя в кабинет, мы тут же отметили, что он меблирован вовсе не так, как прочие комнаты. Огромный дубовый стол, обращенный к дверям, был занят обычными принадлежностями ученого: письменный прибор, аргандова лампа, зеленого стекла пресс-папье… На полу подле стола стоял большой глобус, шкафы и полки вдоль стен были битком набиты книгами и всевозможными диковинами, от племенных масок, причудливых статуэток, примитивных орудий труда и оружия до невероятной величины морских раковин вперемешку с чучелами птиц и мелких млекопитающих. Трудно было понять, куда первым делом бросить взгляд: переполненные необычайными предметами, полки являли собою сущий музей, посвященный, главным образом, Южной Америке. На трехногом мольберте, словно полотно живописца, была укреплена доска с картой Перу, испещренной различными линиями да заметками, со всей очевидностью имевшими некое отношение к экспедициям профессора Ренелле.

– Прошу садиться.

Профессор указал нам на пару небольших креслиц, стоявших перед столом, а сам уселся в свое – массивное, обитое кожей. Едва я устроился у стола, внимание мое вновь привлекло пресс-папье в виде черепашки дюймов этак двух в поперечнике.

– Да, это изумруд, – подтвердил профессор, пристально глядя мне прямо в глаза.

Неужели он догадался о том, что мне сразу же пришли на ум легендарные драгоценности, описанные в книге Фернандеса?

– Во время первой экспедиции в Чачапоясские горы я отыскал его в глиняном горшке с изумрудами помельче, погребенном рядом с мумией – почти такой же, как та, что я продемонстрировал вчера вечером.

– Боже правый! – пробормотала Сисси. При мысли о месте, где был обнаружен сей изумруд, ее восхищение камнем заметно пошло на убыль. – Отчего вы считаете, будто драгоценности были погребены вместе с этой мумией? Уж не принадлежал ли покойный к чачапоясскому королевскому роду?

– Трудно сказать. Возможно, особа королевской крови, а может, языческий жрец. Странно, но эту самую мумию ничто не отличало от остальных, похороненных рядом. Ничто, кроме горшка изумрудов. Все тела пребывали в одной и той же позе: лежали на боку, свернувшись клубком – руки обхватывают поджатые к груди колени, голова опущена книзу. Украшений на самих мумиях не имелось, все пелены были абсолютно одинаковы. Сопровождавших нас перуанских туземцев захоронение перепугало до полусмерти – особенно тот факт, что мумии были помещены в открытые ниши, без каких-либо саркофагов. Все это вызвало среди них опасения, будто мумии непременно оживут под действием лунного света и отомстят тем, кто потревожил их смертный покой!

Вспомнив об этом, Ренелле расхохотался, однако я легко мог вообразить себе подобное развитие событий, и Сисси, судя по выражению лица, тоже.

– В вашем докладе упоминалось, что Облачный народ был побежден испанцами и инками. Но существует ли этот этнос в наши дни? – спросил я.

– Свидетельства испанцев, видевших эти битвы, гласят, что Облачный народ был уничтожен как раса, но среди тамошних туземцев гуляют слухи, будто их небольшой отряд бежал в джунгли и сумел добраться до другого города, еще дальше и выше в горах. И местонахождение сего убежища до сих пор остается загадкой.

– Поверить невозможно, – пробормотала Сисси. – Огромный город под самыми небесами, откуда открывается вид на сотни миль вокруг…

Профессор Ренелле хищно улыбнулся.

– А вот я, мэм, не только способен в это поверить, но и намерен его отыскать. Там, в Чачапояс, спрятаны несметные сокровища, только и ждущие появления самых отважных из первопроходцев. Собрать бы только средства на новую экспедицию, – сказал он, грохнув по столу кулаком, – и я привезу назад чудеса, что лишат дара речи и почитателей старины, и обычных граждан!

При мысли о том, чего он может достичь, глаза Ренелле вспыхнули огнем. Его лихорадочное возбуждение внушало страх. В надежде направить беседу в более спокойное русло, я указал на троицу демонов, глядящих на нас из-за профессорского плеча.

– А эти маски на полке за вашей спиной – тоже находки из Чачапояс?

– Нет, эти сделаны руками ацтеков, кровожадного племени родом из Мексики. В Чачапоясских горах мы никаких масок не обнаружили – только те странные статуи, что я показывал во время доклада.

– Их лица выглядели очень строго, точно лица судей, взирающих на мир сверху вниз, – проговорила Сисси. – Вы полагаете, это идолы, которым поклонялся Облачный народ? Его божества?

– Да, поскольку украшением они явно служить не могут. Однако позвольте, я покажу вам кипу. Ваша идея, будто оно может оказаться той самой derrotero, меня немало заинтриговала.

Ренелле повернулся к нам спиной, отпер дверцу книжного шкафа и вытащил то самое кипу, что демонстрировал аудитории вечером накануне. Оно было приколото к доске, толстый шнур завязан узлом, точно вокруг чьего-то горла, а многочисленные тонкие шнурки тянулись от него в стороны на манер солнечных лучей. Профессор положил доску на стол, чтоб нам было лучше видно.

– Странная вещица, однако очень милая, – заметила Сисси, склонившись поближе к кипу. – Вы говорите, она изготовлена из шерсти лам?

– Да, и окрашена красками, добываемыми из туземных растений – по крайней мере, так мне было сказано.

– Так много оттенков, да каких тонких! На лекции разницу было не разглядеть, – пояснила Сисси. – Быть может, каждый из них имеет свое значение?

С этими словами она бросила взгляд на меня, приглашая присоединиться к беседе.

– Что ж, если кипу действительно использовались для передачи сообщений, это весьма вероятно, – согласился я. – Скажите, профессор, а в наши дни кипу еще в ходу?

– Да, я наблюдал у индейцев крайне примитивные кипу, при помощи коих они вели учет поголовью скота, но это – гораздо сложнее.

Профессор Ренелле вновь устремил взгляд на меня, очевидно, в ожидании моей интерпретации значения кипу. Дело было яснее ясного: все это – испытание, и, не сумев убедить его, я рискую выдать всю нашу затею, весь наш маскарад с головой.

Молча взглянул я на сей странный, однако прекрасный предмет, вдумываясь в его форму, узлы и краски, и тут же увидел простую закономерность – четыре шнурка одной и той же длины, окрашенных красным и разделявших все прочие шнурки на квадранты. Между красными, на равном от них расстоянии, от толстого шнура отходили шнурки оранжевого цвета. Все это очень напоминало румбы компаса – тем более что среди красных и оранжевых имелись восемь зеленых шнурков и двадцать четыре желтых. Здесь закономерность также была проста: каждая пара зеленых шнурков располагалась на равном удалении от красного, а желтые шнурки делили пополам образованные зелеными и красными двенадцатые доли. Кроме них от толстого шнура отходило множество шнурков цвета толокна. Быстро сосчитав их количество в первом квадранте, я обнаружил, что таковых – ровно восемь десятков, и это подтвердило мою догадку окончательно.