Я выбрался на улицу горя от стыда. Мне казалось, что я совершил ужасный грех, и старался поскорее удалиться от места своего преступления. В квартале было пусто, я, стараясь не шуметь, приотворил калитку в воротах, вышел наружу и несколько раз громко постучал по медной обшивке створки. Раз, другой, третий. Вскоре послышались испуганные голоса, и сквозь щели мелькнул свет факелов. По силе шума я понял, что к воротам сбежались почти все мужчины квартала. Наверное, они решили, что начался штурм. Во всяком случае, калитка была тут же со всей тщательностью заперта, и я продолжил свой путь к замку.

Мост продувал резкий ветер, на сморщенной поверхности реки мерцали и множились отблески фонарей. Желтые огоньки в них трепетали, видимо ветер задувал в щели, и неровные тени статуй, установленных по краям моста метались по каменным плитам.

Я прошел по самой середине моста, осторожно передвигая ноги, и никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Гвардейцы зябко прятались в сторожевых будках, а через цепь заграждения, протянутую между ними, я попросту перешагнул.

Припустил мелкий дождик, и стражники у ворот замка тоже сидели в будках, выставив наружу блестящие от воды лезвия алебард. Ворота в собор были широко распахнуты и оттуда медленно выползали грудные звуки музыки. Собор наполняла богато одетая публика, сотни свечей освещали ярко раскрашенные картины на стенах, белые колонны из полированного мрамора, темное дерево скамей и кресел, красный бархат сидений и подлокотников. На возвышении, перед сверкающим золотом алтарем, священнослужители в коричневых сутанах распевали молитву за выздоровление короля, а музыка, плотная до того, что казалось ее можно пощупать руками, оседала откуда-то сверху, из уходящего в темноту купола.

По совету раввина я пробрался за дальний ряд колонн, отыскал нишу в стене и спрятался. Молебен вскоре закончился, и королевский двор, громко провозгласив «Амен», потихоньку разошелся. Монахи погасили свечи, закрыли двери, и в соборе наступила почти полная темнота. Во всем громадном помещении теплились несколько свечей, но их дрожащий свет был не в силах разогнать густую мглу, сочащуюся из стен.

Сверху, точно булыжник в реку, скатился тяжелый удар колокола. Потом, спустя некоторое время, пробило девять раз, затем снова один тяжелый удар, десять, снова один, одиннадцать, еще раз один. Когда до полуночи оставалось совсем немного, по собору начал гулять холодный ветер. Зеленоватое сияние отделилось от стен и наполнило здание. Мне показалось, будто луна заглянула в стрельчатые окна собора, но, присмотревшись, я понял, что ошибаюсь – окна были черны, за ними по-прежнему стояла мгла. В зеленоватых сумерках вдруг начали проступать фигуры, и я впервые обрадовался своей немоте. Если бы не она, я бы закричал от ужаса. Описать этих чудовищ невозможно, в человеческом языке не существует таких слов и понятий.

Они роились, шаркали, семенили, подпрыгивали, клубились, ползли, извивались, обвивали колонны, стекали, переливались, всасывали, и заполняли. Я был на грани умопомешательства, но накидка и благословение раввина удерживали меня на последней грани, отделяющей разум от вихрящейся бездны безумия.

Двенадцать ударов. Возвышение перед алтарем засияло, словно объятое языками зеленого пламени. Три дьявола, точно такие, как их изображают на олеографиях, покрытые отвратительной, клочковатой шерстью, с длинными хвостами и острыми рожками на безобразно уродливых головах, поднялись на возвышение. Один из них держал в руках длинный свиток, другой остро посверкивающий меч, а голову третьего украшало подобие короны.

– Начинай! – приказал дьявол в короне.

Второй дьявол развернул свиток, достал из-за уха черный уголек и громко произнес имя.

Фью-ить, – взмахнул мечом третий дьявол.

– Вычеркивай, – приказал дьявол в короне.

Уголек скрипнул по свитку, и я понял, что еще одна несчастная душа покинула этот мир. Словно заколдованный я смотрел на происходящее, не в силах сдвинуться с места. Дьяволы вычеркивали имена одно за другим, а мои ноги будто приклеились к полу. Наконец, второй дьявол злобно усмехнулся, приподнял список повыше и начал провозглашать: его королевское величество.… Тут я не выдержал, сбросил с себя накидку, и со всех ног бросился к возвышению.

– Кто это, кто это? – зашумели бесовские создания. Меня пытались остановить, бросались под ноги, хватали за плечи. Я ощутил ледяные пальцы на горле, но благословение раввина хранило меня лучше всякого талисмана. Расшвыривая ногами мягкие, перетекающие тела и беспорядочно нанося удары во все стороны, я пробился к алтарю, выхватил из-за пазухи письмо и протянул конверт дьяволу в короне.

– Что привело тебя к нам, человек? – спросил дьявол, не обращая внимания на мою руку.

Я молчал! О, если бы я мог говорить, вся моя жизнь сложилась бы совсем по-иному.

Дьявол повторил вопрос. В ответ я потряс конвертом, и что было сил топнул ногой.

– Он нем, – сказал дьявол со списком. – Этот несчастный – слуга святого раввина.

– Святого раввина? – точно эхо отозвался дьявол в короне и, протянув руку, выхватил письмо из моих пальцев. Ладонь обдало холодом.

Дьявол распечатал конверт, достал из него листок бумаги и быстро пробежал глазами.

– Святой раввин, – выкрикнул он, обращаясь к собравшимся в соборе существам, – приказывает нам немедленно покинуть город. Иначе, – тут он закудахтал, словно курица, затем завизжал, будто собака, которой прищемили хвост, завыл, точно волк лунной ночью. Существа ответили ему нестройным гулом, я различил в нем скрип колодезного ворота, звук охотничьего рога, детский плач, скрежет железной щеколды, кваканье лягушки. Вдруг налетел порыв сырого ветра, свечи погасли, трепещущие тени закружились по собору. Зеленое пламя исчезло, словно огонь факела, когда его окунают в реку. Огромное здание погрузилось в темноту, и в ней растворились дьяволы, стоящие перед алтарем и жуткие существа. На ощупь, спотыкаясь при каждом шаге, я вернулся к нише, подобрал накидку, укутался в нее и стал выбираться из замка.

Дождь кончился, часовые браво выхаживали вдоль стен, но их алебарды теперь показались мне игрушечными. Ни высокие башни, ни звуки органа и торжественные песнопения, ни солдаты, ни врачи, никто не свете не мог бы спасти короля от неминуемой гибели.

Подойдя к воротам квартала, я снял накидку, дождался, пока колотушки ночного сторожа застучала совсем близко, и ударил в створку. Сторож подошел к воротам, осторожно приотворил забранное решеткой оконце.

– Это ты, Иосиф? – удивленно спросил он.

Ворота заскрипели и спустя несколько минут я уже шагал по кварталу направляясь к дому раввина. В эти часы сам раввин занимался в синагоге с учениками, а жена и дочери давно спали. Гитл спит. А что, если накинуть накидку и войти в ее комнату…. От этой мысли по моему телу прокатилась волна сладкой дрожи, и я даже остановился, чтобы перевести дух.