– Все хуже, чем ты думаешь, бармен. Для тебя хуже. Лучше бы тебе сейчас большими скачками бежать в отделение сдаваться.

– Да? И почему же? – спросил тот с издевкой, за которой, впрочем, слышалось беспокойство.

– Во-первых, никакой записи с компроматом нет, а ты повелся. Ты скажешь, что это уже мои проблемы, ведь по собственной дури ты много чего тут напел и в живых меня вряд ли оставишь. Однако имеется еще и «во-вторых». Я не помощник по этикету, мальчик, хоть и вправду Светке подруга. Я телохранитель, и, как показала жизнь, неплохой. Только не это для тебя сейчас важно. А важно, что будет в-третьих. Жучок на мне, придурок. Вмонтирован в браслет, можешь проверить. С самого начала все твои гнусные откровения сливались на сервер, и я не думаю, что пищевая пленка сильно их приглушила. А если отчасти и приглушила, то восстановить текст с помощью голосового редактора – раз плюнуть. Поэтому я предлагаю сделку. Ты прямо сейчас уходишь, а мы со Светланой по данному эпизоду ничего предъявлять тебе не будем. Что касается твоего соучастия в неудавшемся покушении, то хороший адвокат поможет тебе поменять статью на более легкую. Соглашайся, это неплохое предложение.

После секундной заминки Коренев захохотал, вскакивая со столешницы:

– Ну да, конечно… И чтобы я смог убедиться в наличии прослушки, предложишь высвободить твою руку из пленки. А обе руки тебе не освободить? Впрямь за дебила держишь?

Он принялся мерить гостиную шагами, продолжая посмеиваться и потирая ладонями лоб. Прошелся вдоль шкафов-витрин, нервно и бездумно выдвигая ящики и открывая дверцы. Отодвинув краешек портьеры, бросил взгляд за окно. Упал в кресло. Вскочил. Опять взялся ходить, искоса посматривая на Вику.

Потом метаться перестал, хмыкать тоже, успокоился. Сунув руки в карманы, остановился напротив нее. Произнес:

– Я ничего проверять не буду, я вам верю. Кажется, я и впрямь заигрался. Придется принять ваши условия. Но мне потребуется фора по времени, если вам вдруг втемяшится после моего отбытия позвонить тотчас в полицию. Не надо. Я сам без промедления туда направлюсь. Мне не задержание нужно, а явка с повинной. Поэтому я сейчас схожу на кухню за ножом и оставлю его рядом с вашим креслом. А вы уж сами потом выпутаетесь из полиэтилена. Уверен, у вас этот фокус получится без труда. Я прав?

Виктория, помедлив, кивнула.

Коренев спросил недовольно:

– И это вся ваша реакция?! Вы не хотите похвалить меня за здравый смысл и акт доброй воли?

Вика ответила устало:

– Я хвалю вас и за это, и за то. Если вы и вправду приняли такое решение.

– Конечно, я его принял! Как же иначе! Ведь вы не оставили мне иного выхода, Виктория.

Он наклонился к Викиному уху и интимным шепотом добавил:

– Я ваш вечный должник.

На ее лицо стремительно надвинулись Игорёшины пятерни, грубо и надежно запечатав рот широкой полоской скотча.

Вика замотала головой, торопясь сказать, что кроме жучка на ней еще и маячок, и Свиридов знает, где она, и уже очень скоро будет с бойцами здесь, но не успела.

Наблюдая ее мимические движения, Коренев беззвучно хохотал, держась за живот и складываясь пополам в приступе наигранного смеха. Видимо, изображал гомерическое веселье. А потом он вышел.

Его возвращение с воняющей бензином канистрой Вика встретила безучастно, так же безучастно наблюдала, как он хлопочет над декорацией – ставит на стол бутылку с коньяком и бутылку с ликером, стопки, пепельницу, зажигалку… Коробку конфет, льняные салфетки…

Все делал споро и привычно. Не бармен, а целый официант.

Полюбовавшись результатом, громко произнес:

– Не разрешайте Светлане много пить, она может снова сорваться.

Клинкина застонала и произнесла что-то невнятно.

Кажется, это было: «Какая же ты сволочь».

Криво ухмыльнувшись, Игорёша продолжил, все так же четко проговаривая слова:

– Нож. Как обещал.

После чего поднес к Викиному лицу обрывок крафтовой бумаги, пахнущий машинной смазкой. На мятой поверхности имелась надпись фломастером – кривая, но разборчивая: «Меня отмажут. А ты изжаришься». И подмигнул.

Виктория попыталась пожать плечами, чтобы выразить некое высокомерное безразличие, поскольку ничего другого ей больше не оставалось, но из-за сковывающего движения полиэтилена жест получился не особенно выразительным. Тогда Вика просто отвернулась.

Ее реакция Коренева почему-то взбесила.

Скомкав лист с каракулями и швырнув на пол, он попинал его ногой, и выглядело это беспомощно и нелепо. Снова подскочил к девушке. С исказившимся от ненависти лицом ударил наотмашь кулаком, целясь в висок.

Вика кое-как увернулась. Тогда он вцепился ей в шею и принялся давить на горловые хрящи, но как-то неуверенно давить, в четверть силы, не решившись пока на поступок.

Ей надлежало бы порадоваться более легкой кончине, пожелав убийце уверенности в себе, однако Вике было не до рассудочных оценок. Она попыталась как-нибудь вывернуться, согнуть ноги в коленях и двинуть бармену в кишки или ниже, чтобы тот, выпучив глаза от лютой боли, отлетел к дальней стенке, но проклятый кокон мешал, а онемевшее тело почти не слушалось.

Бесполезно. Безнадежно. Но как же жалко, что так рано!

Момент умирания острым страданием и ужасом взорвал изнутри ее существо, отвергающее неизбежное и неизбежному противящееся.

С мамой не помирилась. И с отцом. И ничего, ничего не успела…

Самое скверное, что последним в этой жизни ею увиденным будет звериный оскал сволочного бармена Игорёши!

И тогда Вика крепко-крепко зажмурила глаза.

Грохот крови в ушах перекрыл глухой от ярости голос:

– Щупальца убрал от девушки. Я сказал, убрал щупальца живо.

«Свиридов! Миленький!» – полыхнула в ее голове отчаянно-радостная мысль.

Тиски освободили шею, и Вика, судорожно выкашляв страх, облегченно втянула в себя воздух.

Ну, а Коренев, поначалу испуганно от нее отпрянувший, достаточно быстро взял себя в руки и расслабился, рассмотрев человека, решившего, что способен стать ему помехой.

В проеме арки стоял типичный московский яппи, таких бармен ненавидел особенно. Игорь загасит его небрежно и без хлопот. А потом всех вместе поджарит.

Хищно осклабившись, Коренев снял с журнального столика массивную пепельницу из малахита и приготовился к блиц-стычке. Однако пока он, как дешевый гопник, ощеривал клыки, поигрывая своим каменным орудием, его противник стремительно пересек разделяющие их метры, выбросил вперед здоровенный кулак и отправил Игорёшу в нокаут.

Каменюга глухо стукнулась о палас, а бармен, клацнув зубами, отлетел к стене, приложился затылком о край тумбы с телеаппаратурой и съехал на пол, где и остался лежать под широкоформатной плазменной панелью.

Потирая на ходу ушибленный кулак, мужчина приблизился к Виктории.

– Офигеть, – подытожил он, обозрев представившуюся картину. Мрачно спросил: – Ты сама как, в порядке?