Я ответил, что должен хорошенько подумать, прежде чем дать ответ, и вечером рассказал обо всем отцу. На четвертый день после завтрака он спросил меня, ответил ли я уже ректору. Я снова откровенно признался ему в том, что имею твердое намерение в будущем посвятить себя творчеству. Не успел я договорить, как у отца глаза выкатились из орбит и он закричал:

— Дурак!

Пораженный тем, как исказилось его лицо, я молча смотрел на него.

— Немедленно иди в университет и скажи, что ты принимаешь их предложение.

С этими словами он встал из-за стола, перешел в гостиную и сел у очага. Я последовал за ним и молча уселся рядом. Спустя некоторое время отец заговорил, глядя прямо перед собой:

— Ты, наверное, забыл о том, что чудом остался жив? Если бы ты это помнил, то не стал бы растрачивать свою драгоценную жизнь на всякие пустяки вроде литературы. Я по много раз перечитывал письма, которые ты присылал мне из санатория, и хорошо знаю, как вы — ты и твои друзья — старались выжить, как, отрешившись от мира, доверили свою плоть силе Великой Природы… Ты писал, что именно эта сила дает жизнь растениям и людям… Я скептик по своей натуре, но ты убедил меня и заставил понять, что и в нашем саду деревья растут благодаря силе Великой Природы. Обращаясь к этой силе, я молил ее помочь тебе выжить, я рассчитывал, что она прислушается к моим молитвам. Ничего другого мне просто не оставалось. Я, неверующий, выходил в сад и, воздев глаза к небу, молился! В тот миг, когда я впервые увидел твое пышущее здоровьем лицо в окне поезда на станции Нумадзу, я подумал: «Да, все-таки это Бог помог нам», — и от волнения не мог выговорить ни слова… Подумай хорошенько о своем будущем. Разве ты не понимаешь, что как раз теперь, когда ты стоишь на распутье, выбирая, по какой дороге пойти, Великая Природа протянула тебе, еще не до конца одолевшему болезнь, руку помощи: ведь если ты всего раз в неделю станешь читать лекции по тому предмету, который до сих пор изучал, это будет прекрасным началом для научной карьеры… Вчера, когда я зашел в министерство поблагодарить Исигуро, он тоже очень обрадовался, по его словам, в Университете Тюо очень сильный экономический факультет, его профессора активно сотрудничают с Императорским университетом… Он сказал, что теперь можно не беспокоиться о твоем будущем. И разве всем этим ты не обязан той самой силе Великой Природы, к которой вы обращали свои мольбы там, в высокогорном санатории? Непростительно, если ты, вернувшись в Японию, об этом забыл.

Я то и дело порывался сказать: «Хорошо, я все понял», в конце концов мне это удалось, и я ушел к себе.

Смирившись, я согласился начиная со следующего учебного года раз в неделю читать лекции в Университете Тюо. Пока я готовился к этим лекциям, продолжая одновременно бороться с болезнью, в доме царили мир и спокойствие, никаких конфликтов не возникало. Меня удивили заметные перемены, которые произошли в отце за то время, пока я был на стажировке за границей, они касались не только его духовного мира, но и отношения к повседневной жизни. Я все пытался тайком выяснить, почему он так изменился, и в конце концов убедился в том, что матушка была права: причиной всему был его страх за мета, своего единственного сына, который где-то на чужбине заболел неизлечимой болезнью. Устыдившись собственной неблагодарности, я решил покориться обстоятельствам и распростился с мечтой стать писателем…

Эпизод третий. Мой тесть при поддержке своего близкого друга премьер-министра Хамагути стал депутатом парламента от района, примыкающего к железной дороге, собственности той компании, президентом которой он был, и, поскольку дела требовали его присутствия в Токио, обзавелся жильем в Восточном Накано. Узнав о том, что мы возвращаемся из-за границы, он надумал приобрести участок земли на одном из холмов Восточного Накано и построить для нас новый дом. Начав читать лекции в Университете Тюо, я поселился в доме тестя в Восточном Накано, откуда было удобнее ездить на работу. Жена со старшей дочерью тоже переехали в Токио. К тому времени отец помирился с тестем, около года все жили в мире и согласии, но потом разразился скандал.

Я начал публиковать в вечерних выпусках газеты «Асахи» повесть с продолжением, которая называлась «В погоне за будущим», об этом узнало университетское руководство, и у меня начались неприятности. Через десять дней после первой публикации меня вызвал к себе ректор и потребовал немедленно прекратить публикацию повести, он объяснил свое требование тем, что по уставу нашего университета студентам запрещается читать художественную литературу, поэтому тот факт, что один из ведущих преподавателей, читающий лекции по теории денежного обращения, опубликовал повесть, является просто вопиющим. Мы долго беседовали с ним, но в конце концов он поставил меня перед выбором: либо литература, либо преподавание в университете, причем я должен решить это не сходя с места, поскольку пора распределять нагрузку на следующий учебный год. Как ни странно, но в тот моменту меня почему-то возникла смутная мысль, что, возможно, это Бог Жака указывает мне путь. Мне живо вспомнилось, как я приехал из Отвиля в Париж и радовался, что мне разрешили вернуться морем в Японию. Тогда профессор Симьян посоветовал мне получить ученое звание. «Ведь осталось сдать только устный экзамен», — сказал он. Жена отнеслась к этому предложению с энтузиазмом, она уверяла меня, что это будет лучшим подарком для всех наших близких, и в конце концов я, хоть и относился к получению ученого звания скептически, полагая, что для занятий литературой оно совершенно ни к чему, не устоял перед искушением и задержался в Париже еще на месяц, в результате у меня начался рецидив болезни, и меня тут же отправили в Швейцарию, в Лезен, для усиленного лечения. Вспомнив все это, я решил, что не должен отступать от пути, намеченного Богом Жака, и ответил ректору так:

— Я выбираю литературу. Сразу же после окончания экзаменов я подам прошение об отставке.

После этого я тут же откланялся.

Сев в электричку, я глубоко задумался. В позапрошлом году, осенью, едва вернувшись на родину, я на вокзале в Кобе купил журнал «Кайдзо», и мне на глаза совершенно случайно попалось объявление о конкурсе на лучшее прозаическое произведение. Поселившись в Адзабу, я, желая успеть к указанному сроку, всего за несколько дней написал повесть и отправил ее в журнал. Отцу я ничего не сказал, да и сам вскоре забыл об этом. И вдруг моя повесть получила первую премию и была опубликована в пятом номере журнала! Меня хвалили известные критики, но больше всего при моей постоянной бедности меня порадовала сумма премии, которую я получил, — 1500 иен, это было почти в двадцать раз больше моей последней месячной зарплаты в министерстве. Потом в том же журнале «Кайдзо» опубликовали следующее мое произведение — рассказ в сорок страниц, на него обратил внимание заведующий одного из отделов газеты «Асахи» и предложил мне написать повесть, предполагая печатать ее с продолжением в сорока пяти вечерних выпусках газеты. В указанный срок я сдал эту повесть в редакцию газеты, и неожиданно получилось так, что ее стали печатать после повести Ясунари Кавабаты[39]. Разумеется, я должен был счесть это промыслом Божьим, не иначе. Литература — это судьба, которую выбрал для меня Бог, и я должен отважно продвигаться вперед по предназначенному мне пути, даже если мне грозит гибель.