Наверное, поэтому у меня так голова и болит, даже от подушки отрываться не хочется. И не спится, и встать невозможно, духу не хватает. А нужно. Дел сегодня немеряно.

Сел кое-как, подышал, ощущая, как плещутся в голове ночные кошмары, на мозги давят, из ушей выпрыгивают. Утвердился в вертикали, вслушался в окружающую тишину. Никого, пусто в доме. И жены нет. Получается, всё-таки я под утро заснул?

Оделся. В штанину долго не мог попасть, ступнёй зацепился, весь кабинет пропрыгал на одной ноге. В конце концов о стену опёрся, справился. Распахнул дверь, со злости на самого себя двинул створкой о стену, сам же и сморщился болезненно от грохота. Голова-то болит. При каждом моём прыжке словно маленький вулкан в мозгу взрывался.

На столе завтрак и записка. Мол, не скучай, раньше ужина и не жди. Понятно, что ничего не понятно. Вчера разговора никакого не было, что она утром куда-то собиралась. А какой разговор был? Да я всё о своих переживаниях больше говорил. Вспомнил, и стыдно мне стало за такое своё эгоистичное поведение. Что-то я расклеился. От одной мелкой неприятности. Почему бы?

Да потому что привык к тому, что всегда был во всём прав, все вокруг в рот мне заглядывали, каждое буквально слово ловили, советы умные выпрашивали и расхваливали. А тут такая осечка! Облом случился прогрессору!

Считал себя самым умным? А они прожили без моих советов добрый десяток лет и не пропали, даже ещё лучше жить стали. Это мне одному что-то из местного сегодняшнего уклада не нравится, а людей вокруг всё устраивает, народ всем доволен. Так что зря я себя самым умным считаю. И тут же себя и успокоил. Это я уже передёргиваю, никогда так не считал и не буду считать. Наверняка кто-то и умнее найдётся. Всегда. Хмыкнул на такие свои мысли, немного постыдился самовосхвалению, одёрнул сам себя и удивился. После всплеска этакого букета разнообразных эмоций даже голову слегка отпустило. Это что получается, чем больше сам себя ругаю, тем голова меньше болит? Ха-ха, два раза.

Посмотрел на приготовленный завтрак, приподнял полотенчико, расшитое по краю узором. И аккуратно уложил его на место. Не хочется. Нет аппетита и настроения. Водички зачерпнул из бадейки резным деревянным ковшиком, отхлебнул пару прохладных глоточков — ещё лучше стало, отпустило голову-то, ушла боль, пропала, словно её и не было. Хорошо!

Вышел на улицу. Небо над головой голубое-голубое. В вышине птички летают, солнышко греет. Красота-то какая! Спустился с крылечка и боком, боком вдоль стеночки, чтобы никто не увидел, шмыгнул за угол. И оттуда побыстрее к южным воротам, на волю, на свободу, подальше от колокольного перезвона кузни, от повизгивания пил на лесопилке. Хорошо-то хорошо, но таким тихим утром как-то очень уж уши режет производственными шумами. А в доме я их не слышал. Вроде бы как. Или уж очень крепко спал. А уверял себя, что проворочался всю ночь. Оказывается, нет.

На приветствие воротной стражи пришлось поздороваться в ответ, и дальше, дальше размеренным быстрым шагом через зелёное колосящееся поле, мимо раскинувшихся по сторонам дороги огородов, кивая головой многочисленным встречным особам женского полу. На грядках они возятся, что-то там делают. Вот и возились бы себе на здоровье, а не по сторонам смотрели, любопытные такие. Накаркал! Высмотрели! Ну никуда мне не скрыться!

— Далеко собрался, боярин?

Милена навстречу-наперерез вышагивает, так и плывёт над дорогой. И вопросы странные мне задаёт. Кто в доме хозяин-то?

— А ты с какой целью интересуешься? А?

Смутилась. То-то же. Интересно, что ответит?

— Да просто так спрашиваю. Чтобы знать. Мало ли кто спросит.

— А кто об этом спросить может?

— Боярыня…

И осеклась. Осознала, какую глупость ляпнула, куда влезла. То-то же, нечего язык распускать. Ишь, любопытная, привыкли тут с мужем за время моего отсутствия старшими в крепости быть. Всё и обо всех им знать нужно.

Улыбнулся, махнул рукой на прощание смутившейся женщине и потопал себе дальше. Милене простительно, всё-таки мы с её мужем вместе начинали, столько всего прошли, почти сроднились. Да и толковая она баба, с головой дружит, вон, сразу сообразила, что не по чину спрашивает. Дорога грунтовая под ноги ложится, две накатанные тележными колёсами до каменной твёрдости колеи с подсохшей смятой травой вперёд за собой манят. Идти по ним одно удовольствие. Запах вокруг стоит одуряющий — разноцветья, мёда и скошенной подсыхающей травы. Птички поют над головой, жуки и пчёлы летают, жужжат, гудят, бабочки разноцветные с места на место порхают. Красота! Дышать — не надышаться! Если бы не долетающий временами откуда-то лёгкий запах коровьего навоза, было бы совсем хорошо. А-а, понятно откуда. Вон стадо вдалеке пасётся, большое, коровы хвостами от слепней отмахиваются, головами мотают. Тяжко им, бедолагам. Вспомнил, как когда-то давным-давно начинали наше хозяйство с одной-единственной коровы с телёнком, и хмыкнул. Да, гораздо лучше жить люди стали. А ведь когда-то всё молоко только детям отдавали, да и то не каждый день. Сметанку только с торга привозили. Было времечко.

Свернул к знакомому омуту, осмотрелся на берегу — никого. А с другой стороны, кого мне стесняться? Боярин я или где?

Разделся, тихонько сошёл в воду, прощупывая перед собой дно. Мало ли коряга какая там лежит? Сколько лет я на этом месте не появлялся. Водичка вроде бы и не такая тёплая, как сразу показалось — из-за быстрого течения прохладная, живот так сразу к позвоночнику прилип, втянулся. Впрочем, уже после нескольких шагов вглубь такой холодной и не кажется. Просто хорошо и свежо.

Окунулся с головой, приседая. Вынырнул, отфыркиваясь и мотая головой, сбрасывая влагу с глаз. Сделал несколько длинных гребков, перевернулся на спину, раскинул руки, расслабился и медленно поплыл вниз по течению, не шевелясь и не двигаясь. Недолго, скоро ноги опустились в глубину и упёрлись в дно. Перекатик начался. Омут маленький, так только разок окунуться да несколько метров проплыть можно, и всё. Но и то славно.

На берег вернулся совсем другим человеком. И лёгкая бодрость в мышцах появилась, и уже не так жарко. Вот только есть захотелось. Вспомнился оставленный на столе завтрак, в животе забурчало, желудок скорчился в голодном спазме. Ничего, сейчас до Яромира дойду, там что-нибудь выпрошу перекусить.

Постоял на солнышке, немного обсох, отмахиваясь руками от налетевших слепней. Откуда взялись, кровопийцы? Натянул быстренько одёжку, вышел на дорогу. Мысли вернулись к разговору в Кроме. Почему Трувор так себя давеча повёл? Странно очень, совсем на него непохоже. Не в одном беспокойстве за жену и сына тут дело, что-то ещё такое есть, важное, мне сейчас непонятное. Точно есть. Что-то я упустил, не увидел, не понял, не знаю чего-то. Чего?

Я даже остановился от пришедшей в голову мысли. Медленно отступил в тенёк под раскидистые осинки, задумался. А что? Вполне себе может быть… Только если всё на самом деле так, как я только что подумал. А если нет? Если я ошибаюсь? И что? Что я тогда теряю? Хуже, чем есть, уже не будет. Но точно проверить свои предположения, свою эту догадку наверняка можно будет в ближайшие несколько дней. Разойдётся слух по городу, и появится результат. А если не разойдётся? И тут же сам себя и успокоил. Куда он денется, разойдётся! Если я всё правильно сообразил. Обязательно помогут ему разойтись. Вот и посмотрим, прав ли я…