Ещё до вечера он побывал в «Белом лебеде», вызвал на допрос десятка два человек. Не все держались стойко, психика многих уже была подорвана невыносимыми условиями содержания в тюрьме, тяжёлыми думами, постоянно угнетающими сознание о неминуемом суровом возмездии. До встречи с Борисовым у некоторых ещё брезжили какие-то иллюзии на снисхождение, поэтому новая беда — ужасная весть о страшной 58-й статье, внезапно свалившейся на головы, подкосила многих.

Схватился за бороду и застонал поседевший, преобразившийся за несколько месяцев в старца тридцатилетний красавец Кантер; упал на колени, ползал по полу и заливался слезами, словно ребёнок, тщедушный маленький еврейчик Блох, бесновался Солдатов, с нечеловеческой злобой бросаясь на стены головой.

Обессилив вконец и сам от всей этой чертовщины, Борисов, поздно вечером добравшись до гостиницы, звонил Отрезкову.

— Ни одна сука так и не согласилась подписывать? — после длительной паузы, последовавшей за коротким докладом, выругался тот в трубку. — Гнилым интеллигентом ты был, Борисов, так им и сдохнешь…

Даже отвратительная телефонная связь не смогла скрыть глубокого опьянения, в котором пребывал начальник:

— Верил я в тебя, а теперь думаю — зря! Менять надо тебе работу, а то сгинешь у нас… А жаль, мужик умный и надёжный… В адвокаты подавайся, вот тебе мой совет…

Борисов подавленно молчал.

— Но ты держись!.. Не скисай раньше времени, — чуя, что перегнул палку, закончил Отрезков. — Сам приеду, зэкам мозги вправлю. А пока жди Козлова, того морды бить непослушным учить не надо…

— Выздоровел? — без малейшего рвения поинтересовался Борисов.

— Он и не болел ничем, сукин сын. Притворялся да прятался!..

И разговор оборвался, лишь короткие нудные гудки ударили в уши, словно гулкие дальние звуки выстрелов.

Козлов прикатил не один, за его спиной маячила неуклюжая фигура Громозадова с таким же громоздким саквояжем, как он сам. Ещё в прошлую командировку жалуясь, что насквозь просолился воблой, тот не поленился прихватить с собой домашних харчей. Забегаловок он брезговал и опасался по случаю слабого желудка, рестораны обходил, жалея денег.

— А каков с него толк? — бурчал и без того злой Борисов, зная, что у запасливого Демида куска не выпросить. — Морды зэкам бить, так дали бы лучше ушлого оперативника. Те — спецы. Ни один врач не определит от кулака или сам свалился.

— Ох, не в курсах ты, дорогой мой товарищ, — не без ехидства поклонился почтительно Громозадову Козлов. — Наш Демид Тимофеевич теперь в почёте у начальства после приговора Глазкину. Он — спец с особым поручением, которое известно лишь ему.

— Ты где остановишься, Демид Тимофеевич? — смутившись и подобрев, поинтересовался Борисов. — Опять в «Белом лебеде» у Кудлаткина угол снимешь?

Громозадов сделал вид, что не расслышал, возясь с саквояжем, подыскивая ему место.

— Может, ко мне? — не отставал Борисов. — У меня приличный номерок в гостинице, вместительный, и рядом товарищ Кастров-Ширманович; попрошу — койку поставит дополнительную… Вместе веселей. Не храпишь?

— Да не приставай ты к нему, — подмигнул Козлов. — Говорю же, у него особое задание.

— Уж не партийцев ли местных шерстить?

— Угадал, как пальцем в небо, — поморщился Громозадов, его действительно было не узнать, разительные перемены произошли во всём его облике. Сменился китель, подтянулся сам, да и прежней робости перед авторитетом обоих старших следователей не замечалось, он теперь уверенно размещал мощный зад сразу на двух стульях, краешка одного, как прежде, не хватало. Покачав кургузой головой, он обстоятельно обьявил:

— Я к Кудлаткину Ивану Кузьмичу опять попрошусь. Он теперь полным хозяином стал, подыщет мне, что получше, среди одиночек. Лишь бы окошком камера на солнечную сторону выходила — светлее писать. И удобства там полные. А главное — никуда ходить не надо. И приведут тебе на допрос, если попросишь.

— Но там же зэки… И эта вонь! — Борисов покривился. — Я неделю болею, если несколько часов там проведу!..

— Ко всему привыкнуть можно, — буркнул Громозадов. — Мы же простые люди. А буржуйские замашки за мной сроду не водились… Скажите тоже, вонь… Воздух застоялся немного, это да, но на то она и тюрьма, а не парк культуры.

— Ты говоришь, тебе чиновниками партийными поручено заниматься? Как же их водить станут?

— Ничего я не говорил, — Громозадов подхватил саквояж и заспешил на выход. — Сами с товарищем Козловым напридумали. Всё подсмеиваетесь… А партийцы или зэки, мне всё одно, сегодня он партийцем бегает, а завтра у меня зэком в камере отдыхает. Я приехал не в бирюльки с ними играть, умных бесед не любитель, как некоторые… Враг народа — к тебе и отношение соответствующее!

Когда за ним захлопнулась дверь, Борисов со значением взглянул на Козлова:

— Слушайте, коллега, пока вы ехали сюда в вагоне, ничего с Демидом Тимофеевичем не приключилось? — и он покрутил пальцем у виска. — Что-то изменился тихоня… Неужели успех по делу Глазкина так вскружил ему голову?

— Думай сам, но Демид уже не тот, — хмыкнул Козлов. — Откушивать его домашних харчей не надейся. И всё из-за вашей дотошности! Он чего возле саквояжа-то своего крутился?.. Он же нас угостить хотел, а вы его рассердили. И советую впредь, теперь берите пример с меня, обращайтесь с ним вежливо и культурно, ему, оказывается, нравится. А то, что такое?.. Демид-то! Демид — это!..

— Хорошо, — покачал головой Борисов. — Пошутили и будет. Отрезков, конечно, объяснил вам наши трудности, о которых мне пришлось телефонировать?

— Я лично в этом не сомневался. — Козлов потёр нос основательно и озабоченно. — Статья 58-я — это не детские игрушки, в которые мы раньше забавлялись. Я чуял, что так просто всё не закончится. Слишком легкомысленно взирали наши начальнички на вздувшийся гнойник! Тут все повязаны одной нитью: и нэпманы, и чиновники, и партийцы. Невооружённым глазом видно…

— Больно зряч задним числом.

— Твердил я тебе, методы надо менять, общаясь с этими контрреволюционными саботажниками, — пропустил мимо ушей замечания приятеля Козлов. — А ты с ними цацкался.

— Что ж, морды бить станешь?

— Понадобится, рука не дрогнет! — зло отбрил тот. — Только начинать ещё рано. Давай, как и прежде, поделим меж собой наших заблудших овечек.

— Вот-вот! — обрадовался Борисов. — С Солдатовым занимайся сам. Он вчера чуть стены в камере головой не проломил, когда я объявил ему о 58-й статье.

— Животное, — зло усмехнулся Козлов. — Его кулаком не проймёшь и револьвером не напугаешь. Подельники историю мне рассказывали, что случилось с ним перед самым арестом. Из Москвы возвращался он, а состав в железнодорожную катастрофу угодил. Несколько вагонов с рельсов слетело от столкновения с товарняком. Солдатов оказался как раз в том, который в щепки почти разнесло, трупы до вечера собирали, а его Бог миловал — сам на ноги поднялся и лишь царапинами отделался. Его в больницу везти, а он вырвался и как ни в чём не бывало на ближайшую станцию помчался, в Астрахань спешил из-за той причины, что, опоздай он, денежный куш утратить мог из-за незаключённой сделки. Во жадности какой зверь, смертельный страх его не взял!