— Успел?

— Успел, кабы не Турин. Тот его на перроне и взял. Прямиком угодил в тюгулевку.

— Турин, говоришь?

— Он самый.

— Толковый розыскник. О нём тоже всякую чушь брешут.

— Как же о нашем брате да не сочинить!

— Брешут, что смекалистых воров к себе в сыскари переманивает. Их знакомства и связи потом использует для ликвидации банд и неподдающихся авторитетов.

— С огнём играет.

— Был уже такой авантюрист по имени Видок. Париж мечтал от ворья очистил таким способом.

— У нас не выгорит, — хмыкнул Козлов. — Не той тонкой психологии наши жиганы. Им морду только бить, другой философии не признают.

— Говорят, получается у него с некоторыми… — Борисов уложил подбородок на ладонь, задумался.

— Ты всерьёз всю эту халабуду завёл? — вспыхнул Козлов.

— Сомневался я в нём поначалу здорово, а он мне неожиданно большую помощь оказал с несговорчивыми нэпманами да чиновниками.

— Вот я тебе их и отдаю, покладистых да гладих. Забирай Попкова, Дьяконова и остальных, дорабатывай с ними сам.

— Уже встречался. — Борисов отвёл глаза. — Упёрлись оба козлами! Особенно Попков. Дьяконов, тот вроде помягче, но про статью 58-ю как услышал, такую ахинею понёс… И ведь рассуждения вёл с экономической подоплёкой, тетрадку с таблицами различными вытащил, там у него и про выгоду, и про уловы, и про прибыль… Ну, сущий Адам Смит[58].

— Раз мягкий, с него и начни! — бесцеремонно оборвал увлёкшегося приятеля Козлов. — А сломаешь его, Попков тебе уже не понадобится. Дьяконов у него в шестёрках был, поэтому весь расклад про то, как они взятки делили меж собой, от новоявленного Смита и получишь.

— Ну какие шестёрки!.. Скажешь! Это ж тебе не уголовники… У них своя психология и понятия имеются…

— Не мели чепухи!

— Дьяконов заместителем Попкова стал, когда тот на повышение пошёл в Саратов. Долю ему возил, не обманывал ни на копейку.

— Это откуда ж ты такой информацией разжился?

— Есть источник, но легализовать не могу. Не из той цепочки.

— Вот так, значит?.. — Козлов сдержал обуявшую злость. — А делился, значит, Дьяконов с начальником по-братски?

Борисов кивнул, ругая себя, что сболтнул сгоряча лишнего.

— Да, тяжко будет его сдавать, понимаю тебя! — Козлов прищёлкнул языком. — Но раз Дьяконов такой впечатлительный и душевный, на высокой его нравственности и следует сыграть.

— Можно пояснее?

— Женат этот местный граф Честерфилд?[59]

— Женат. Ребёнок малолетний на руках и отец-старик.

— Так это ж прямо находка! — Козлов начал потирать руки от нескрываемого удовольствия.

— Что ещё взбрело тебе в голову?

— Удача! Удача, мой друг, сама тебе в запазуху лезет, а ты ни ухом ни личиком. — Козлов прямо-таки закружил, забегал вокруг приятеля. — Значит, делаешь так… У Кудлаткина берёшь одиночку. Пусть найдёт такую, чтобы вонь, сырость, крысы… В общем, у него для лиц, особо чувствительных, как твой Дьяконов, имеется ещё одна одиночка рядом — через стенку, только похуже…

— Да уж куда ещё… — подозревая неладное, запротестовал было Борисов.

Но Козлов оборвал его жестом руки:

— И лучше, чтоб была совсем без окошка. Свежий воздух ни к чему. И без света обойдутся. Ну, понимаешь…

— Это если угловую просить…

— Кудлаткин тебе услужит, здешняя Бастилия располагает таким счастьем, — торопился со своей идеей Козлов. — Если у тебя всё получится и Дьяконов сам заговорит, остальные зэки из торговых враз дрогнут, наперегонки с признанием проситься станут.

— Что ты задумал? — Борисову стало не по себе от ужасной догадки. — Что за представление?

— Всё в рамках закона, — схватил его за плечи тот и слегка встряхнул, успокаивая. — Просто в камеру, соседнюю с одиночкой Дьяконова, по твоему указанию Кудлаткин разместит всё семейство этого душевного отца. Дьяконова самого предупреждать и грозить ничем не надо: лучше, если будет сюрпризом. Переборки там сам знаешь какие, ночью тихо, вот он услышит всё, о чём и не догадывался. Пусть помучается ночами детскими воплями да бабьими криками вместо того, чтобы беззаботно храпеть. Уверен, забегает пуще крыс в камере.

— Но послушай!..

— Плохо соображаешь, мой дружок, или притворяешься?

— Но это же бесчеловечно!

— Не вижу ничего смертельного, — ухмыльнулся Козлов. — Не Фрейд ли утверждал в своих заумных рассуждениях о психоанализе, что страдания близких эффективнее действуют на личность, нежели причинение боли ему самому. Пусть всю ночь послушает крики своего дитятки, вопли любимой жены, проклятия старика отца… Что там у нас ещё по Шекспиру? Пусть испытает муки короля Лира.

— Лира-то приплёл к чему? — Борисов был необычайно бледен. — Считай меня кем пожелаешь, но не пойду я на такое!

— Делай, как велено! — оборвал его невнятные возражения Козлов. — Тебе же морды самому бить не этично?.. Кровь, боль… ручки опасаешься замарать. В тюрьме сказки зэки плетут, что перчатки на допросы надеваешь, значит, не верят, что не бьёшь им носы. Тюрьма есть тюрьма! Она за тебя сама все вопросы решит и, как ни ерепенься, чистеньким не выпустит. Если той же ночью или утром Дьяконов за тобой не пошлёт конвоира да в ножки с раскаянием не упадёт, значит, я ничего не смыслю в такой серьёзной науке, как тюремная психология! — Козлов захохотал и хлопнул Борисова по спине от избытка чувств. — Если вытерпит до рассвета, — с меня выпивка.

— Я не пью, — мрачно отвернулся Борисов.

— После такого запьёшь, — снова захохотал он, и Борисову показалось, сам дьявол, а не Козлов, разевает пасть и скалит клыки.

— А что ж тогда ты намерен учинить с Солдатовым? — поинтересовался Борисов, когда советчик несколько успокоился. — Помнится, в прошлый раз полной победы добиться тебе так и не удалось?

— Да, друг мой, ты прав, — поморщился Козлов. — Испытал тогда я полную конфузию. Не забуду, пока не сотру позорное пятно со своей биографии…

Козлов откровенно ёрничал и не сожалел, а разжигал в себе скрытую ярость, будоража незажившую досаду, обращая её в ненависть:

— Я тоже меняю стратегию. Поглядим, какое впечатление произведёт сегодня на него новый предвестник будущей смерти, раз крушение поездов его не испугало, — и он, выхватив из кобуры револьвер, резко крутанул барабан с патронами о жёсткую свою ладонь. — Выведу в коридор тюрьмы, отпущу конвоира и упрётся этот ствол в его жирный затылок. Как думаешь, задрожат его поджилки?