— Более чем! — ответила та оживленно. — Появилась ясность, и наметилось одно мероприятие.

— А этот Денис — он тебя любит, да? — Алисе хоте­лось задать этот вопрос со вчерашнего дня.

Кирш поморщилась и хмыкнула:

— Вряд ли. Мы просто друзья! Спать еще не хочешь?

Алиса неопределенно пожала плечами. и Кирш выш­ла за ведрами. Они нагрели побольше воды, чтобы залить ее в бак импровизированного душа, и, едва Кирш вышла из «банного закутка», завернутая в большое полотенце, как снова зазвонил телефон.

— Кот? Здорово. Чего хотела? В клуб? — Кирш улыб­нулась Алисе: — Алиса, мы пойдем в клуб? — Потом Кирш снова сказала трубке: — Вряд ли мы пойдем. Мы с Али­сой в деревне.

Кирш несколько секунд слушала ответ трубки, потом ответила:

— Язва ты, Кот!.. Да пошла ты! Ладно, удачно вам по­веселиться! Адке привет, ну и Фекле заодно.

Кирш выключила телефон и вошла в комнату, незас­луженно пустовавшую прошлой ночью. Она открыла скри­пучую дверцу старого комода и задумчиво остановилась напротив, потом достала с полки длинные трикотажные шорты и спортивную майку и скомандовала заглянувшей в дверь Алисе:

— Отвернись, я оденусь! Тебе что дать; есть пижама, есть футболки…

Алиса уже открывала свою сумку, доставая футляр с зубной щеткой.

— Спасибо, у меня с собой есть футболка.

Когда Алиса вернулась, Кирш уже лежала на разоб­ранной постели, свернувшись на краю, Алиса осторожно пробралась к стенке и легла, натянув на себя одеяло. Она не знала, что должно быть дальше и должно ли быть во­обще; ей хотелось поцеловать Кирш, хотелось, чтобы та обняла ее и прижала к себе. С минуту Алиса смотрела в потолок и прислушивалась к едва различимому запаху «барбариски»… Потом она повернулась к Кирш — та ле­жала к ней спиной, и наверху, над белым воротом футбол­ки, виднелись та самая шея, тот загривок, который Алиса так бережно гладила тогда, в клубе…

Алиса осторожно провела кончиком пальцев от тем­ного затылка до середины белой футболки. Кирш, обыч­но грубо пресекающая такое поведение подруг, кокетли­во поежилась:

— Вы что, девушка?! Давайте спать,

Алиса быстро повернула голову к стене, чтобы не раз­рыдаться от обиды, но почувствовала нежный поцелуй в затылок.

— Спокойной ночи, Алисочка!

— Спокойной ночи…

Им обеим и вправду стало впервые за последнее время спокойно на душе. Кирш обняла ее так, что голова Алисы казалась на плече подруги, и они тут же заснули.

Жизнь же нового клуба в эти часы только начиналась, С человеком, вырвавшим себя на какое-то время из при­вычного уклада жизни, по возвращении назад обычно слу­чаются всякие метаморфозы. Почему? Не то чтобы он чувствовал меньше притяжения к старому, но, вероятно, у него расширяется угол зрения. То же произошло и с вернувшей­ся из Питера Адой. Она задержалась там всего лишь на день дольше Алисы: неделя была не в ее силах, да и тетя не выражала большого восторга по поводу ее присутствия.

Ада не умела размышлять о жизни отвлеченно, как Алиса, не любила бродить по улицам в одиночестве, как это водилось за Кирш, — она шла по чужому городу, ози­раясь на прохожих, равнодушно читала вывески и рекла­мы и, как все любящие и просто влюбленные люди, виде­ла все это через лицо своей неприступной Кот. Оно было прозрачным, за ним ходили люди и проезжали машины, но стоило закрыть глаза, и лицо становилось четким, на нем оживала мимика, и Аде хотелось заговорить с Кот наяву. Всю дорогу она спорила с самой собой: одна Ада стремилась скорее преданно заглянуть Кот в глаза, пусть даже, как всегда, без всяких перспектив, другая — хотела раскрыть какую-то тайну доступа к ее сердцу. Что-то нуж­но было изменить в себе, и, поскольку ничего более серь­езного на ум не приходило, Ада решила последовать доб­рой женской традиции. Она решительно стянула с волос резинку и завернула в ближайшую парикмахерскую: в том, чтобы постричься в чужом городе с задумчивыми серыми мостовыми, ей виделось что-то особенное, волшебное.

Ада село в кресло, молча глядя на свое лицо в зеркале: теперь вместо шеи и тела сразу под головой была только голубая накидка, повязанная серьезной парикмахершей. Та вопросительно посмотрела на клиентку, и Ада припод­няла брови, одновременно пожав плечами.

— Просто форму придадим или коротко будем? — спросила серьезная парикмахерша, поправляя свой ней­лоновый халатик.

— Коротко не надо, сделайте что-нибудь интересное, пожалуйста…

Ада закрыла глаза и вновь посмотрела на свое отра­жение, когда над ее головой уже стихло позвякивание ножниц и гудение фена. Волшебство произошло, новая Ада выглядела куда более эффектно и решительно, и ей понра­вился собственный взгляд, оттененный новой челкой. «Ну здравствуй, Кот!» — сразу же захотелось сказать Аде, и она отправилась на Московский вокзал. Уже не огляды­ваясь на прохожих, Ада шла уверенной походкой, твердо решив для себя, что это будет последний бой: нельзя рас­таптывать себя, и даже чужую нелюбовь нужно принимать с достоинством. Унизительно вращаться на запасной ор­бите, выжидая своего часа. Их с Кот час уже был, и, ско­рей всего, это необратимо. Нужно вернуться, чтобы по­ставить точку, чтобы расстаться на совсем. Закончится зима — ее просто надо пережить, а там… Аде вдруг пове­рилось, что в лучах весеннего солнца, переступая через ручейки тающей зимы, из-за поворота к ней шагнет ее сча­стье, и она снова начнет жить, забыв о переходе на «Пуш­кинской», об агрессивной Фекле и о прокуренной «Пер­чатке»… Какое счастье? Мужчина или женщина?.. Ада всматривалась в проходящие мимо нары и не могла пред­ставить рядом с собой его… Улыбчивая, сильная, дерз­кая женщина, а может быть, и нет — любовь зла! — дума­ла Ада и представляла рядом существо неясного пола, но способное любить ее, только ее одну…

— Привет, Кот, — сказала незнакомка в приталенном шерстяном полупальто и с наброшенным вокруг шеи длин­ным оранжевым шарфом.

Она подошла еще ближе к гудящей группе, скопившей­ся у входа в новый клуб, и остановилась. Несколько чело­век замолчали, и, оглянувшись, Кот наткнулась на взгляд таких же, как у нее самой, черных глаз, возле которых за­вораживающе развевались от ветра прямые иссиня-черные волосы разной длины.

— Ада?!

Следом за Кот замолкла и повернулась в ту же сторо­ну красная голова. Фекла почесала бровь между двумя се­ребряными колечками и отвернулась, брезгливо фыркнув.

Нет людей, мечтающих о грубом, черством и эгоистичном спутнике. Любя грубую Кирш, Кот любила в ней все спрятанное, опальное — то, что та ненавидела в самой себе. Редкую и неожиданную нежную улыбку, проскальзываю­щий иногда распахнутый детский взгляд и мягкие, капризные интонации в голосе, которые Кирш позволяла себе только среди своих: с мамой и Максимкой, с Лизой и по­чти никогда — со знакомыми по «Перчатке».

При грубости Феклы опальная беззащитность была пе­леной: Фекла могла по-детски надуть губы, расплакаться, после чего мгновенно рассвирепеть и отомстить обидчику внезапной отборной бранью или не по-женски тяжелым кулаком. В Аде все женское было слишком открыто, и быть рядом с ней женщиной Кот было неприятно.