Телефон завибрировал, и на экране высветилось сооб­щение: «Как delа? Bcz tebya ploho! Kirsli».

Кирш шагала по улице, вновь нацепив на нос очки и сунув руки в карманы. Слишком много людей вокруг, по­думала она и, потоптавшись на месте, собралась войти в магазин с большой зеркальной витриной. На секунду ос­тановилась: в отражении витрины ей улыбалось лицо; жен­щина лет тридцати пяти с красивой прической и тонким макияжем больше вписывалась в картинную раму, чем в реальность гудящих за ее спиной автомобилей. Кирш с интересом оглянулась, представляя, как легко лепится лицо с такими правильными чертами.

— Простите… девушка… Вы не подскажете, как на Мо­ховую?

— Подскажу.

Кирш начала объяснять, но заметила, что женщина не следит за указывающим движением ее руки, а лукаво улы­бается ей из черного меха полушубка.

— А нам случайно не по пути? — У женщины был при­ятный низкий голос.

— Боюсь, что нет. Я человек семейный.

— Муж сеть? — с той же улыбкой спросила незнакомка,

— Нет, любимая девушка. — Кирш прищурилась и, по­смотрев на собеседницу из-под очков, собралась войти в магазин.

— Очень жаль, хотя я не имела в виду ничего дурного.

— Минутку! — Кирш торопливо достала из кармана телефон.

Пришло сообщение от Кот: «ADA V BOLNITSE, YA PODIHAYU DОМА, J1ZN — GOVNO!»

— Пардон, мадам, удачной вам прогулки!

В травмпункте по печальной традиции была длинная очередь страждущих. В холле свободных мест не было, и Кирш слегка подтолкнула Кот к кушетке в коридоре; си­дящая на ней с краю женщина недовольно покосилась на вновь прибывших.

— Господи, и не поймешь: то ли мальчики, то ли де­вочки… тьфу!

Они уселись, одинаково упершись руками в колени, и молча смотрели в пол.

— Да-а-а… — протянула наконец Кирш. — Что-то Фек­ла прогнала по бесовой…

— Дурдом по ней плачет, — отрезала Кот.

— Надо было тебе сразу к врачу, а не выжидать сут­ки!.. Бедная Адка! Надеюсь, спасут девочку.

Из клуба Кот поехала следом за Адой — в «скорую» ее не взяли, и она, превозмогая головную боль, села за руль своей машины, с трудом удерживая внимание на дороге. Уже к полудню, когда Аду оперировали, обессиленная Кот, бросив машину, добралась до дома на попутке и, выпив горсть таблеток, заснула. Проснувшись от боли, поняла, что у нее нет ни сил встать, ни желания жить…

Теперь, вечером, Кот сидела на кушетке, обхватив го­лову, и время от времени постанывала и материлась: ладонь то и дело попадала в сочащуюся и кое-как обрабо­танную рану.

— Слушай, а чего ты в той же больнице не обратилась, куда Аду привезли? — тихонько спросила Кирш, пытаясь сдерживать сочувственно-плаксивую гримасу.

— Будто меня до этого по башке не били!.. К тому же Адке хуже было по-любому…

Очередь на рентген двигалась медленно, несколько че­ловек, принесенных на руках или приведенных под руки, прошли без очереди: девушка, сбитая машиной, бабушка, выпавшая из автобуса, и несколько человек «по блату». Остальные — ожоги, ушибы и переломы — угрюмо бес­нуясь, ждали своей очереди: льготы здесь не действовали. Если бы здоровых людей время от времени приводили на экскурсию в российские травмпункты и больницы, они лучше бы следили за своей безопасностью: страшно знать, что проломленный череп на много часов будет предостав­лен самому себе…

Из ровного многочасового гула разговоров сплетались грустные и скучные истории, чужие жизни… Пожилая со­седка по кушетке уже смотрела на Кирш и Кот более ми­ролюбиво; пару раз Кирш таскала ее наполовину парали­зованного мужа покурить. Уже ночью старик заплакал и, повернувшись к девушкам, жалобно и невнятно затянул: «Бээуэо…» Жена тут же перевела:

— Это он вам про «Беломор» рассказывает…

— Что именно? — поинтересовалась Кирш.

— Да нет у него ничего в этой жизни, кроме этою не­счастного «Беломора» — жалуется! Слепой почти — теле­визор смотреть не может, глухой — так и радио не послу­шаешь, только лежит да курит целыми днями… А по но­чам вот из окна выбрасывается: жить не хочет, — тихо до­бавила женщина, тяжело вздохнув.

Кирш и Кот одновременно повернули головы.

— На первом этаже живете? — на всякий случай уточ­нила Кирш.

— На девятнадцатом… — снова вздохнула женщина.

Девушки с сомнением посмотрели на собеседницу. Та, промокнув платком слюни глядящему в стену старику, про­должила;

— У нас под обоими окнами — и на кухне, и в комна­те — лоджия, а он все забывает про нее и выбрасывается…

— Зачем?! — пробасила Кот, округлив глаза. Побледневшая Кирш, не отрываясь, смотрела на ста­рика, а женщина устало улыбнулась;

— Ну как, устал он уже! Пять лет как не живет, а суще­ствует, после инсульта!

— Вам-то как тяжело! — тихо сказала Кирш.

Женщина согласилась:

— Не говорите! Как на ножах сплю, честное слово, — лишь бы не сделал с собой ничего!

Дедушка что-то простонал, повернувшись к жене.

— Очередь длинная? А то! Падать не надо, дедушка. Вот и не сидели бы в этой очереди! Ох, как же мне тебя до золотой свадьбы дотянуть, дедуля…

— А долго еще? — неожиданно включился в разговор пребывавший до того в пьяной полудреме парень с под­битым глазом.

— Ой, четыре года! — вздохнула старуха.

— Человек семь до тебя, — ответила парню Кирш, по­няв смысл его вопроса.

Старик снова застонал.

— Эвон! Говорит, не доживет столько, надоело!

Кирш встретилась с дедушкой глазами, и по телу про­шла дрожь: у него были совершенно живые, полные стра­дания карие глаза, где-то там, внутри изношенного, обез­движенного тела, жила не соответствующая ему, желав­шая иной жизни душа… Скулы свела легкая судорога, в глазах защипало, и Кирш отвернулась, чтобы старик не увидел ее взгляда.

Кот снова обхватила больную голову; Кирш долго раз­глядывала черный прямоугольник казенного окна, потом тихонько толкнула Кот плечом:

— Слышишь, жужжит?

— Что «жужжит»? — не поняла Кот.

— Ну лампы эти жужжат, больничные, дневного света! Рэй все говорила, что у нее на работе так же: грязные пробирки, казенные стены и это жужжание невыносимое.

Кот усмехнулась, не поднимая головы, и низко протя­нула:

— Кирюш, ты, наверное, тоже головой ударилась. Ты, часом, с Алиской-то своей волшебной не подралась, а? Чего тебе эти лампы с их жужжанием?!

— Воплощенная беспредельная тоска!..

Кот равнодушно пожала плечами и скоро впала в дре­му. Дедушка тихо плакал, старуха спала, ссутулив плечи и не расслабляя нахмуренного лба. Кирш достала телефон и начала набирать сообщение, проговаривая его шепотом себе под нос: «Ночь без тебя еще темнее, одиночеству в ней нет конца, когда нет тебя!»