Все же, внутреннее вероятие говорит за то, что книга предназначена не только для пропаганды за границей. Она непонятна тому, кто лишь поверхностно осведомлен об этапах религиозной политики советского правительства. Но на фоне последних ее зигзагов, понятен и факт появления книги, понятно и ее содержание. Понятен и тон обращений патриаршего блюстителя, приспособленный к советской обстановке и потому кажущийся непривычным в устах иерарха, понятно и то смешение стилей, каким является воспроизведение слов славянскими буквами, но по новой орфографии. Понятно и одностороннее освящение, даваемое отходу эмигрантских церквей от митрополита Сергия: в книге оно целиком объясняется реставрационно-монархическими настроениями и тоской по прежнему привилегированному положению духовенства, что во всяком случае несправедливо по отношению к митрополитам Евлогию и Платону. Понятно и приписывание «феофилитам», т. е. русской православной церкви в Америке, политических настроений, им чуждых: в изданной в Москве книге нельзя было, конечно, различать между каноническим подчинением заграничному синоду и политическим единомыслием с ним.

Если книга не предназначена просто для пропаганды, весьма ценными представляются заключающиеся в ней сведения о религиозной жизни в России в дни войны. Среди напечатанных в ней материалов есть письма от прихожан и причта или «верующих села такого то», инокинь и даже «сестры Бородинского монастыря, ныне сторожихи храма»; есть статьи профессоров, докторов, артистов, свидетельствующие о живом интересе к религии на культурных верхах. В одной из своих проповедей митрополит Сергий отметил «некоторые знаки оздоровления» и «множество народа», обратившегося в храм. В книге упоминается, что «в нынешнем, как и в прошлом году, московские храмы были переполнены богомольцами, особенно же говевшими перед Пасхой. В посту по субботам народа набиралось так много, что служба начиналась в 61/2 час. утра, а заканчивалась в 4–5 часам дня». Картина знакомая тем, кто участвовал в церковной жизни России в первые годы коммунизма.

В книге есть следующая цитата из проповеди, произнесенной в Ульяновске (Симбирск): «Будем верить, что после дней страданий за правду придет и день воскресенья этой правды и в нашей стране, и во всем мире». Не свидетельствуют ли эти слова и о минувших гонениях, и о надежде на окончание периода официального безбожия?

Из книги, к сожалению, нельзя почерпнуть сведения о числе действующих в России церквей. Но вот составленный на ее основании, вероятно не исчерпывающий список церквей, продолжающих быть открытыми в Москве: Богоявленский кафедральный собор в Елохове; церковь св. Иоанна Воина на Б. Якиманке, Успенская церковь в Гончарах, Даниловская кладбищенская церковь, церковь св. Иоанна Предтечи на Пресне, церковь св. Николая в Хамовниках, церковь Нечаянной Радости в Марьиной Роще, Никольская церковь на Кузнецах, церковь св. Ильи Обыденного, св. Петра и Павла у Яузских ворот, тех же святых на Преображенской площади, Воскресенская на Филипповском переулке, другая Воскресенская церковь на Брюсовом переулке, Ризоположенская церковь, церковь св. Николая на Вишняковском переулке и Ильинская церковь в Черкизове.

Информация, почерпнутая из книги московской патриархии, может быть восполнена из сообщений иностранных корреспондентов, недавно посетивших Россию. Один из них, В. Кар-роль, беседовал с митрополитом Сергием. Тот повторил ему свои обычные слова об отсутствия в России религиозных преследований, но сделал несколько интересных добавлений.

– Высшая церковная власть – сказал он, – пользуется новой конституцией, чтобы обращаться к центральной власти с ходатайствами об устранении препятствий, чинимых местными властями, и центральная власть к этим ходатайствам прислушивается.

Объяснил митрополит и то, каким способом восполняются кадры духовенства, при отсутствии семинарии и академии. Молодые люди, чувствующие влечение к священству, обращаются в епархию; епархия дает им программу занятий и книги, которых иначе негде достать. По окончании работы по книгам, молодые люди подвергаются экзамену в присутствии епископа и, если его выдерживают и оказываются подходящими по нравственным качествам, посвящаются в дьяконы, а потом и священники. К этому, из другого источника, можно добавить, что за последнее время патриархия добилась возможности размножать курсы, необходимые при такой подготовке, вероятно, в порядке мимеографии.

Митрополит закончил беседу с Карролем выражением надежды на значительное улучшение в положении религии, так как крайние антирелигиозные течения сходят на нет, и по всему Советскому Союзу вражда к церкви уменьшается. С начала войны, по его словам, посещаемость церквей увеличилась. Церкви располагают достаточными средствами, так как верующие щедры: многие церкви имеют в сберегательных кассах на счетах по несколько сот тысяч рублей.

Другой корреспондент, Р. Ингерсоль, посетивший одну из московских церквей, был удивлен, увидев среди молящихся много молодежи. Как и в старой России, на паперти стояли нищие и просили подаяния. Однако, признаков религиозного подъема он не нашел.

Третий корреспондент, г-жа М. Берк-Уайт, посетив кафедральный собор в Москве, нашла в нем около двенадцати тысяч молящихся. Выстроилась очередь из матерей, желавших крестить своих детей. Две другие очереди образовались из верующих, желавших приложиться к чудотворным иконам. Верующие, по ее словам, собираются из далеких концов Москвы; некоторые приезжают на автомобилях, а это свидетельствует о том, что верующие имеются и на советском верху. Г-жа Берк-Уайт пишет, что у кафедрального собора на счету около полутора миллионов рублей; митрополит Сергий имеет свой автомобиль, подаренный ему верующими.

Кажущиеся почти невероятными сведения о значительных средствах религиозных обществ вполне подтверждаются книгой московской патриархии: она полна сообщений о многотысячных, даже миллионных взносах приходов в фонд обороны и о щедрых дарах натурой на помощь бойцам. Благословением на подвиг и материальными средствами поддерживает православная церковь вооруженный народ в борьбе против немцев. А отдельные пастыри, возобновляя традицию 1812 года, оказываются участниками и даже руководителями партизанских отрядов. В книге А.Р. Виллиямса, скорее враждебно настроенного к церкви, можно найти такой рассказ.

В одном из сел, занятых немцами, священствовал о. Андрей. В течение месяца после оккупации он продолжал свое служение. Затем пришлось бежать: немцы расхитили и осквернили церковь. Бежал о. Андрей в лес и наткнулся на группу партизан. Те сначала приняли его с недоверием: как никак, в течение месяца он поддерживал связь с немцами. Но постепенно он заслужил доверие и любовь: он не только хорошо владел винтовкой, но и отлично знал все тропинки через трясины и лесные чащи. И вот, когда начальник отряда был убит, партизаны выбрали на его место о. Андрея. Под его водительством, отряд совершил много славных подвигов. Понемногу военная обстановка изменилась, и начальник отряда был вызван к генералу для награждения орденом. Беседуя со славным партизаном, генерал посоветовал ему сбрить длинную бороду.

– Это невозможно, – ответил партизан, – по окончании войны я собираюсь вернуться к прежней профессии. – А какова она? – Я – священник.