Для уяснения событий «на религиозном фронте» за время войны достаточно взять за исходную точку тот период относительной мягкости, каким были 1934–1936 годы. За эти годы были упразднены такие приемы антирелигиозной пропаганды, как анти-рождественские и анти-пасхальные карнавалы; была восстановлена продажа обручальных колец, равно как продуктов, необходимых для приготовления куличей и пасок; было разрешено иметь рождественское дерево, хотя и под названием новогоднего. По сталинской конституции, духовенство, вместе с другими лишенцами, было восстановлено в политических правах; несколько ранее, его дети, опять-таки наряду с детьми других лишенцев, получили доступ к среднему и высшему образованию. Культ национальных героев, начавшийся с Петра Великого, постепенно распространился и на тех деятелей, которых церковь признала святыми, в особенности на Владимира Святого и на Александра Невского. Но не специально религии делались уступки, и антирелигиозная пропаганда не обнаруживала тенденции к смягчению. Уступки делались в виде составной части общей политики сближения с отвергнутым было национальным прошлым, в угоду национальному чувству, в коем, в преддверии войны, считавшейся весьма вероятной со времени польско-германского пакта (январь 1934 года), явилась потребность53.

Во второй половине 1937 года полоса относительной мягкости оборвалась и уступила место жестокому приступу гонений. Этот приступ следует поставить в связь с обнаружением властью факта, о котором до того догадывались многие. Несмотря на гонения, вера в России не погибла. Потеряв всех тех, кто принадлежал к ней только по паспорту, вера крепко сплотила тех, кто и раньше видел в ней величайшую ценность, равно как вновь к ней обращенных страданьями революционной эпохи и кровью новых мучеников. Обнаружился этот факт при следующих обстоятельствах.

6-го января 1937 года в России была произведена перепись населения, и один из вопросов касался религиозных убеждений. Затевая перепись, коммунистическая власть громогласно заявила, что перепись покажет гигантские успехи безбожия. Но прошло несколько месяцев, и вдруг было объявлено, что перепись была искажена злостными контрреволюционерами, так что ее результаты не могут быть опубликованы. Когда, 17-го января 1939 года, была произведена новая перепись, вопроса о религии поставлено не было; из этого с несомненностью вытекает, что именно по вопросу о религии произошло расхождение между ожиданиями власти и действительностью.

Гораздо раньше, еще в конце 1937 года, глава союза безбожников заявил, что отказалось от религии две трети взрослого городского и одна треть взрослого сельского населения. Так как в настоящее время сельское население России составляет две трети всего населения, то из слов Ярославского можно вывести, что более половины взрослого населения сохранило веру. Есть все основания полагать, что Ярославский воспользовался неопубликованными результатами переписи: около того же времени власть имущие сделали много выраженных в цифрах разных заявлений, иногда ссылаясь, иногда не ссылаясь на перепись.

Неожиданный для власти факт выживания веры был тем тревожнее, что предстояли первые выборы в Верховный Совет по Сталинской конституции. Как ни крепко держала власть в руках все нити избирательной кампании, все же ясно проскользнуло опасение, как бы церковь, эта единственная сохранившаяся от прошлого сила, не провела неожиданный маневр и не внесла недопустимый для диктатуры разнобой. В результате для церкви настали времена, едва ли не худшие за весь период ее жизни под Советской властью.

Новый приступ гонений оборвался так же внезапно, как начался. Случилось это поздней осенью 1938 года, когда советское правительство сознало крушение политики коллективной безопасности и вновь ощутило не только неизбежность, но даже близость войны, которую оно надеялось было предотвратить. Неизвестно в какой именно день, но не позднее половины декабря 1939 года, советское правительство (понимая под ним не совет народных комиссаров, а Сталина и его окружение) приняло «историческое решение», которое осталось неопубликованным, но отразилось во множестве последующих актов: было решено, что на данном отрезке истории расстановка классовых сил требует решительного смягчения антирелигиозной политики. Было созвано соединенное заседание центрального комитета союза воинствующих безбожников и института истории Академии Наук, на котором были приняты тезисы профессора Рановича54. Согласно тезисам, ошибочно полагать, будто христианство всегда и неизбежно враждебно прогрессу; в отличие от других религий, христианство может играть и прогрессивную роль, так как оно проповедует «культ абстрактного человека».

С января 1939 года, можно говорить о «новой религиозной политике», при которой насильственные приемы борьбы против религии больше не допускаются, и центр тяжести переносится на антирелигиозное воспитание в школе и на массовую антирелигиозную пропаганду, которая, однако, должна вестись в значительно более приличных тонах, нежели имело место в прежние годы. По иронии судьбы, надзор за недопущением административного нажима на религию был возложен на союз воинствующих безбожников. Постепенно было сделано несколько маленьких уступок, в роде разрешения казенным мастерским реставрировать старые иконы, а казенным лавкам продавать лампадное масло. Было разъяснено, что не следует бороться против желания населения давать детям христианские имена. Летом 1939 года в «Безбожнике» появилось весьма почтительное интервью с грузинским патриархом Каллистратом. А когда в июне 1940 года пришлось вернуться к семидневной неделе, отмененной было в 1929 году, то официальным днем отдыха опять было сделано воскресенье, с прямой ссылкой на то, что только этот день приемлем для деревни.

Новая религиозная политика, проявившаяся в таких актах, была тем необходимее, что, по сведениям, приходившим из заграницы, в предстоящем походе на Россию Гитлер решил сделать ставку на недовольство широких масс русского населения антирелигиозной политикой власти и придать ему характер «крестового похода».

Наличность таких намерений легко было вывести из демонстративных актов Гитлера по адресу русской православной церкви за рубежом. На его личные средства был отстроен православный собор в Берлине, а на ремонт 19 православных церквей в Германии были отпущены средства из государственного казначейства. Сделано это было правителем, который не постеснялся вступить в конфликт и с католической, и с протестантской церковью на почве своего стремления «включить» эти церкви в состав тоталитарного государства. Различие было слишком разительно, чтобы не быть подчеркнутым и подхваченным заинтересованными силами.

В числе этих сил оказался и заграничный синод русских епископов в Белграде. Еще в 1938 году его глава, митрополит Анастасий, объявил Гитлера борцом за христианство. Благодарность не преминула последовать: вслед за победоносным шествием германских армий, во всяком случае до 1941 года, расширялась и юрисдикция заграничного синода. Митрополит Дионисий варшавский, глава польской автокефальной церкви, был низложен и восстановлен в правах только после признания над собой верховенства архиепископа берлинского Серафима (Ладе), входящего в белградскую группу. В Чехословакии и западной Европе, приходы, подчинявшиеся митрополиту Евлогию, чуждому белградской политике, были «перевключены» в юрисдикцию синода. Самого митрополита, видимо, не тронули, но реальной власти в церкви он, несомненно, лишился.