Лилиана выполняла и другие обязанности. Она руководила формированием коллекции современного искусства, которую собирал ее супруг. В доме на улице Массеран на верхнем этаже есть комната, наполненная произведениями Клее и Эрнста. Там можно увидеть образцы причудливой «абстрактной» мебели, странные столы, стулья и даже железные подставки для дров в камине, выполненные современными скульпторами по специальному заказу. Барон Эли играл роль Медичи для современных Челлини, а в задачей Лилианы было вдохновлять их и руководить ими, что было делом чрезвычайно деликатным. Лилиана служила спокойным противовесом своему перегруженному делами и заботами мужу. К воротам дома Эли подъезжали машины, нагруженные плодами деятельности барона Эли на ниве меценатства, результатами его визитов на аукционы и в студии художников. Дальше наступала очередь баронессы. Она принимала новые приобретения и отправляла их на хранение в одну из лучших коллекций современного искусства, коллекцию барона Эли де Ротшильда. Правда, некоторые из приобретенных супругом произведений баронесса хранила так хорошо, что, по слухам, больше их уже никто не видел.

Жена барона Эли была миротворцем в Семействе и частенько выполняла роль громоотвода. Мужчины Ротшильды – это не только чрезвычайно богатые люди, это по сути своей абсолютисты. И если даже в наши дни они объединяются в сплоченный клан, это происходит благодаря мощному семейному инстинкту, и его олицетворением в какой-то момент стала баронесса Эли. Она прекрасно доказала это, разрешив «винный спор» братьев Ротшильд.

Вина барона Эли и вина барона Филиппа, относящиеся к знаменитым бордоским кларетам, неизбежно стали конкурировать на рынке. Но соперничество между братьями было вызвано отнюдь не коммерческой стороной дела. Оно возникло из-за официальной классификации бордоских вин, согласно которой лафит относился к первой категории, а мутон – только ко второй. Несмотря на то что, по мнению экспертов и виноторговцев, и мутон и лафит являются прекрасными, не уступающими друг другу ни по вкусу, ни по цене винами, второе место по старинной классификации долго не давало покоя барону Филиппу. Он предпринял массу усилий для того, чтобы классификация была откорректирована и вино с его виноградников перекочевало на первое место. Такой поворот, безусловно, не устраивал барона Эли, который также не остался в стороне. Результатом этой бурной деятельности стала конфликтная ситуация в семействе, разрешить которую удалось Лилиане. Когда Филиппина собралась выходить замуж, баронесса Эли совершила истинно ротшильдовский поступок. Она добилась того, чтобы свадьба невесты из замка Мутон праздновалась в винных погребах замка Лафит. Противоборствующие стороны встретились за бокалом вина. Все дружно поднимали тосты за жениха, за невесту, за виноградники Мутон и Лафит и, конечно, за Лилиану, хозяйку дома и умиротворительницу.

Баронесса Элизабет, жена маркиза Эдмунда де Ротшильда, старшего партнера Лондонского банка, подобно Лилиане, была уроженкой Вены. Она, как и Лилиана, происходила из старинной еврейской семьи. (Девичья фамилия Лилианы – баронесса Фулд-Спрингер, Фулд-Спрингеры получили дворянство вслед за Ротшильдами.) Обе дамы тяготели к изобразительному искусству.

До замужества Элизабет была художником по текстилю. После свадьбы она уже не смогла уделять своей профессии много времени – у нее появились новые обязанности. Свое огромное поместье в Эксбери Эдмунд превратил в крупнейшее сельскохозяйственное и садоводческое предприятие, приносящее солидный доход, причем ни одного квадратного фута земли он не отдал арендаторам. В отличие от большинства крупных землевладельцев Эдмунд сам занимался своим обширным хозяйством, расположенным на 2600 акрах земельных угодий. Тут были и простирающиеся до горизонта ряды теплиц, и бесконечные цветники с миллионами растений, и фермы, и гостиницы, и универсальный магазин, и школа. И все это требовало внимания и заботы. После женитьбы Эдмунду стала помогать Элизабет, ставшая фактической королевой в его маленькой стране. За помощью и советом к ней приходил и викарий, и директор школы, и управляющий гостиницей. Она организовывала ежегодные праздники урожая, на которых, как во времена Средневековья, рядом отплясывали и хозяева, и работники. Столы ломились от угощения. Гремела музыка. О том, что дело происходит в XX веке, напоминали только фильмы, посвященные путешествиям Эдмунда и супруги за истекший год. Сам Эдмунд знал по имени всех своих работников – а их было несколько сот человек.

Как и любая из жен, носящих Великое Имя, Элизабет руководила хозяйственной деятельностью владения и занималась эстетической стороной жизни семьи. Иногда это требовало сокращения гигантских размеров и возвращения к более человечным пропорциям. По инициативе Элизабет семейство Ротшильд перебралось из большого дома в Эксбери, в котором только спален насчитывалось 50, в расположенный неподалеку более скромный, но гораздо более уютный Инчмери. Элизабет уверяла, что там гораздо лучше смотрятся произведения Ромни, Рейнолдса и Челлини, принадлежащие ее мужу.

Но это еще не все. Элизабет совершила великое преобразование. Она настояла на том, чтобы прекрасная бронзовая статуя, которую Лео, дед ее мужа, получил в качестве приза за победу на дерби, была установлена в святилище – приемной партнеров в Нью-Корте. Прошло много времени, прежде чем служащие перестали оглядываться на нее со скрытым возмущением и страхом. Изменить что-то в обстановке Нью-Корта – это было абсолютно непозволительно. Поставить статую в приемной – да это почти то же самое, что посадить дерево в центре здания Вестминстерского аббатства!

Самое важное и самое сложное призвание супруги Ротшильд заключалось в том, чтобы просто быть Ротшильд от начала и до конца. А это означало немедленно откликаться на любые потребности династии, на каждый импульс. Вот один пример такого отклика. Это случилось в начале 60-х в замке Мутон. На таможню в Бордо поступила посылка, пришедшая из Лондона и адресованная барону Филиппу. Она представляла собой объемный, тяжелый, хорошо упакованный кусок цемента. Чиновники на таможне пришли в недоумение и позвонили в Мутон. Барон Филипп был в отъезде, а его секретари ничего не знали о получении цемента из Лондона. Никакой переписки по этому поводу не было. Посылку чуть было не отправили обратно в Лондон, но в этот момент новость достигла ушей баронессы Полины. А она была настоящей Ротшильд и, конечно, помнила все. За два месяца до описываемых событий в Мутон приезжал Эдмунд. Он восхищался белоснежными голубями, кружившими в небе над замком и парком. Но Полина стала жаловаться на то, что птицы выклевывают мелкие кусочки гравия из стен замка, поскольку в парке нет ни мелких камешков, ни гравия, необходимого им для нормального пищеварения. На это Эдмунд заметил, что нужный гравий производится, и не замедлил прислать его в Мутон. Именно этот похожий на цемент материал и содержался в посылке. Полина была членом клана уже шесть лет – срок достаточно длительный, чтобы понять, в чем заключается основной инстинкт Ротшильдов. Сохранять достояние Семейства – вот главная цель. Защищать это достояние против любых угроз, даже если это маленькие клювы красивых птиц.

Нетрудно заметить символический подтекст в забавном «бетонном» проявлении заботы, направленном из Нью-Корта в Мутон. Этот факт наглядно свидетельствовал о том, что старейший семейный банк всегда готов оказать поддержку самому замысловатому из замков Ротшильдов.