«Да, я должна была тебе довериться», – согласилась со мной Кассия.

Она не отрывала от меня взгляда. В нем светилась грусть, как будто она видела, как все могло быть. Будущее, которое никогда не наступит.

Одна-единственная слезинка скатилась по ее щеке.

«Но это все равно ничего бы не изменило».

Ветер взъерошил волосы Бела и потянул за мое платье, однако лицо демона оставалось таким серьезным, словно было высечено из камня. Как несокрушимая скала посреди бури.

Моя скала среди бури.

Всем сердцем я желала облечь в слова свое сожаление, не заставляя Бела чувствовать, что я о чем-то сожалею. Завещание моей души Янусу всего лишь немного ускорило неизбежное. На самом деле я уже умерла в кладовой. Когда Тигеллин пырнул меня мечом в спину.

Все, что происходило после этого, было просто временем, взятым взаймы.

Временем, которое потребовалось судьбе, чтобы расставить все по местам.

Теперь все именно так, как и должно быть. Янус больше никому не причинит вреда – поверженный оружием, которое сам же и создал. Танатос получит дозволение убить его. Бел вернет себе свой дом. А я…

Возможно, я вновь увижусь с Дафной… и с мамой. И тогда смогу рассказать им, что моя жизнь и моя смерть имели смысл и что я уснула мирным сном, свободная, под звездным небом своего родного города, в объятиях демона, у которого сердце больше, чем у многих знакомых мне людей. Может, только чуть-чуть чернее. И хоть оно не билось, я знала, что крохотная его часть принадлежала мне.

Конец позволял взглянуть на вещи в другом свете. Еще пару мгновений назад мне казалось, что страдания Януса – последнее, что я мечтала увидеть. Поэтому через силу встала на ноги и доковыляла сюда. Однако сейчас я поняла, что все не так. Неправильно тратить свои последние вздохи на злорадство и ненависть. Этого в моей жизни было предостаточно. Нет, я хотела ощутить немножко тепла и счастья и испытывала бесконечную благодарность к Белу за то, что он не оставил меня одну. Я не имела ни малейшего понятия, что к нему чувствовала, но не играло совершенно никакой роли, как ты это назовешь, пока оно кажется приятным и правильным. Чуть более идеально все стало бы лишь в том случае, если бы взгляд Бела не поглощала огромная тревога. Мне не хватало лукавых искорок в его глазах, с которыми никогда не знаешь, что он сейчас скажет. Мне хотелось еще раз увидеть, как он улыбался. Эту улыбку, от которой захватывало дух, с такими милыми ямочками.

Я мысленно вздохнула. Ясно, что это уже слишком. Бел сражался в собственной битве. Наверное, он думал, что виноват во всем случившемся. А как иначе? С его могуществом и высокомерием не так-то легко признать, что существовали вещи, на которые он не мог повлиять.

И для этого мне тоже очень хотелось найти верные слова…

Вдруг он резко вскинул голову:

– Где ты была?

В поле моего зрения возникло мрачное лицо Грим. Волосы у нее торчали во все стороны. Некоторые пряди опалены, а по виску струилась кровь.

– Без сознания. Аполлон. Долгая история.

Ведьминские круги вокруг ее радужек вспыхнули зеленым. Я тут же почувствовала покалывание. Тысяча мельчайших иголочек изгоняла онемение из моего тела и возвращала в него боль. Все, что, по мнению моего сознания, было для него чересчур, вновь обрушилось на меня. Ужасно. Безжалостно. Застонав, я попыталась запротестовать, но не смогла.

«Дыши! – велел мне мягкий голос. – Дыши ради меня!»

В легкие хлынул воздух. Он пах гранатами и поцелуями Бела. А затем магия Грим пропала так же внезапно, как и появилась. Острота боли стихла до тупой пульсации. Холод расцветал во мне, как кристаллы льда на озере зимой. Меня трясло. Бел крепче прижал меня к себе, но даже жар его тела уже не согревал меня.

Они с Грим смотрели друг на друга. Ночь, полная звезд и облаков, обрамляла их лица. Они явно разговаривали между собой. Ментально. Ведьма покачала головой. Бел невозмутимо воспринял то, что она ему сказала. А потом неожиданно в его взгляде забрезжила надежда, после нее – гнев, отчаяние, нежелание, после чего он закрыл глаза и с глубочайшей горечью опустил голову. Грим исчезла.

Ведьма больше ничего не могла для меня сделать. Вот что она только что сообщила Белу. Я знала это, я чувствовала.

Меня беспокоило его горе. Медленно и с невероятным трудом я подняла руку. Мои пальцы нашли щеку Бела. Он болезненно сдвинул брови, как будто мое прикосновение было для него невыносимо. Желваки на челюсти напряглись до предела.

«Такой серьезный», – шепнула я мысленно. Не вопрос, не упрек, всего лишь описание его нечеловечески прекрасного лица.

Тогда Бел распахнул глаза. Взгляд упрямо устремлен в одну точку.

Что-то в нем изменилось. Он выглядел замкнувшимся, отстраненным. Решительным и неуверенным одновременно.

«Грим не может тебя вылечить», – кратко сказал он мне.

Я слегка надавила ему на щеку. Немая просьба посмотреть на меня. Он ее исполнил.

«Мне давно это известно».

Я старалась придать своему голосу больше спокойствия и сдержанности, чтобы облегчить ему прощание, но Бел, казалось, совершенно меня не слушал. Его мысли занимало что-то другое.

«Но она полагает, что твой иммунитет привязан к твоей душе. Если я отделю ее от тела, возможно, сумею тебя исцелить, а потом вернуть твою душу обратно в…»

«НЕТ! – грудь так сдавило, что я ощущала каждый натужный удар сердца. – Не делай этого! Я не хочу быть плененной в кинжале!»

«Тшш… – он прижался губами к моему виску и, успокаивая, погладил по волосам. – Знаю, как пугающе это для тебя звучит. Но это шанс. Пожалуйста, разреши мне попробовать».

«Нет, нет, нет, – бормотала я снова и снова. – Пожалуйста, не поступай так со мной. Не запирай меня. Не лишай меня свободы».

В сознание вторглись образы флаконов Януса. Так много душ, заключенных на веки вечные. Я так не смогу. Никогда.

Бел напрягся. Его крепкая грудь задрожала, словно он вот-вот взревет или встряхнет меня, но ничего подобного он не сделал. Он просто продолжал обнимать меня, внимательно следя за тем, чтобы не причинять мне боль.

«Я не могу позволить тебе умереть, пойми же… – голос почти его не слушался. – Ты не можешь требовать этого от меня. Не можешь, пока есть возможность тебя спасти».

Его слова шли от чистого сердца. Искренние, несдержанные и пропитанные всепоглощающим отчаянием. У меня пропал дар речи. Я знала, что нравлюсь ему. И знала, что он собственник с сильным инстинктом защитника. Но это казалось чем-то большим, нежели муками совести, властностью или привязанностью. Могла ли смертная так много значить для демона? Могла ли я так много значить для Бела? Если это действительно так, он обязан смириться с моим последним желанием.