прислать мне вещи, о которых я тебе писал, я в них очень нуждаюсь.

2 книжки, высланные тобою 5/III, я получил 28/IV. Посылку из Осташково я получил в один день с посылкой из Костромы. Это было 2 месяца назад, разве я не писал тебе о ней? Последнюю твою посылку, о которой ты пишешь, из Одессы, я еще не получил, на днях, наверное, прибудет. 28/ IV я получил три письма от Паши и мамы, они прислали мне фотокарточку Инги и пишут, что тоже выслали посылку из Харькова, через тамошних родных, но я и ее еще не получил.

Кстати, моя Лидука, ты так возбуждена против моих родных, что ожидаешь от них всякой пакости и козни. Даю тебе мое честное слово, что ни единым словом, ни в одном письме, ни Паша, ни Роза, ни мама, не обмолвились по поводу приезда твоего с Мариком ко мне (вернее, о нежелательности твоего приезда с Мариком). Ты напрасно их обвиняешь в этом.

Я тебе процитирую дословно все то, что они мне писали относительно тебя и Марика:

Роза пишет в письме от 17/IV «Дочки наши уж совсем большие, да и твои Марик уже большой и к тому же замечательная умница».

Паша — в письме от 18/1 из Красноярска: «О наших невзгодах с Лидой не думай, все обойдется, не впутывайся ты в нашу ссору. Приедешь, тогда сам разберешь. Марик большая умница, у него замечательный слух и голос, говорит абсолютно все. 30-го января у Инги рождение, будет елка, мы уже пригласили Марика, он каждый день ждет и все у Самуила спрашивает: не пора ли идти к Игне, он так называет Ингу».

И еще, в этом же письме: «Если переменится адрес, сообщи нам, очень тебя прошу, Лида очень неохотно сообщает нам и нам это очень тяжело».

Паша — в письме от 27/XII — 40 г. (первое письмо): «Привет от Марика, он чудесный ребенок. Роза была у него вчера. Нас ты не вини за нелады с Лидой, это дело ее совести, пусть она никогда не знает горьких материнских слез о сыне, пусть она никогда не знает мучительных бессонных ночей, проведенных твоей старой матерью. Лида во многом могла облегчить горе стариков, она этого не хотела. Семинька, но не это главное, главное, что можно писать тебе, что есть надежда видеть тебя».

Паша — в письме от 6/11 — 41 г.: «Была у Лиды и Марика, у них все по-старому. Лида опять начала работать у прежнего архитектора, он оставил ее и еще двух инженеров-конструкторов для новых проектов. На работе ею очень довольны. Марик здоров и большая умница, очень обрадовался, когда меня увидел, и не отпускал уходить, пока не рассказал всех стихотворений, какие знает, и песенок. Танцевал Ка-бординку, но в спешке путал с Яблочком.

Мама — в письме от 2/11 — 41 г.: «Мой родной, единственная просьба к тебе, пиши нам отдельно и как можно чаще, потому что Лида не говорит мне, что она получила письмо от тебя. Я, конечно, не претендую, она твоя жена, я не хочу и не могу сравнить себя с ней. Но я же старая мать с наболевшей душой и ты у меня один, мое сердце всегда болит и в тревоге за тебя».

Паша — в письме от 15/IV: «25/1IIЛида получила повестку, ее вызывали (об этом мы узнали от Люси, она получила повестку от почтальона и передала Лиде). Этот вызов, мне кажется, связан с пересмотром твоего дела. Нас не вызывали, хотя заявление мы подписали все, мне сказали, что в нашем вызове нет необходимости.

Очень не хочется огорчать тебя, но и смолчать не могу. Твоя жена очень неумно держит себя по отношению к нам, она, вероятно, руководствуется своей матерью. Короче, она очередной раз «отшила» меня и маму. Бог с ней… Нужно ли говорить тебе о нашей любви и дружбе к тебе. Твоя жена незаслуженно оскорбляет твою мать и думается мне, что и тебя восстанавливает против нас. Твое несчастье, мой любимый единственный брат, это постоянно кровоточащая наша рана. Есть чувства, которые не укладываются в слова, ты, чуткий и сердечный человек, поймешь нашу любовь и без слов. У скольких порогов и дверей я выстояла! Сколько оскорбительно равнодушных людей с холодными глазами слушают с едва скрываемым зевком! А сколько незаслуженных оскорблений, унижении и горьких, горьких слез! И все-таки каждый день куда-нибудь к кому-нибудь ходим, просим, требуем. Я верю, что добьемся правды, и товарищи вернут тебя к твоей обычной честной трудовой жизни, а нам вернут брата и сына».

И еще, в этом же письме: «Как обстоит со свиданием, разрешат ли? Если Лида не поедет (из-за занятости на работе), тогда, может, можно мне приехать?».

И последнее письмо мамы от 2/IV: «хотя ты мне не ответил на мое первое письмо, я не знаю и не могу понять, почему ты, мой дорогой, не хочешь написать. Неужели ты думаешь, что ты мне не так дорог, как тебе Марик. Я знаю, мой дорогой сын, что ты мне не можешь помочь, а от Лиды я этого я подавно хорошего не жду, она мне совершенно чужой человек, она дает мне это знать и чувствовать. Я узнала, что она получила одно письмо и другое письмо. Ну вот, я узнала ее телефон и решила позвонить ей, я спросила, могу ли я приехать, чтобы она мне почитала, конечно, не все, но хотя бы несколько строк, и видеть почерк твой, и это бы меня обрадовало, но она такая, я могу сказать, бессердечная, что она сразу меня как-то отшила, что письмо только ей и Марику и нечего мне приходить. Ты же должен понять, мой родной Семочка, сколько слез я пролила и три сутки я ходила как разбитая от обиды. Ну вот, мой родной, еще одна просьба к тебе: Лида поедет к тебе, я уверена, что она мне не скажет, что она едет к тебе, то пиши мне, когда у тебя будет тебе еще разрешение повидать тебя, мне очень хочется видеть тебя, я соберу все мои силы и поеду к тебе».

Вот все, что мои родные писали мне о тебе и об отношениях с тобою.

Больше писать о родных не буду.

Проверь, все ли так обстоит с ними, как ты себе представляешь?

Я же буду разбираться во