– Говори, кто это.

Хека обежал взглядом уже почти затопленную мраком конюшню. Закрыл глаза. Вздохнул.

– Говори!

– Мегила.

– «Царский брат»?!

– Да.

– Он здесь?!

– Да.

Скуку как неожиданным ветром выдуло из груди начальника гарнизона. Мегила в городе! Это может все изменить. Еще несколько дней назад прискакал гонец с особым письмом из главной канцелярии Авариса, в котором предписывалось схватить любой ценой мятежного и преступного «царского брата» – Мегилу. Так же, как на приказ поймать сына Бакенсети, начальник гарнизона не обратил на него особого внимания. Все это столичные странные дела, какое до них дело всаднику с границы. Царская канцелярия рассылает такие приказы на всякий случай, чтобы лишний раз напомнить о своем существовании.

– Он преследует меня давно. Два года назад, когда я сидел в глухой чаще леса и беседовал с духами, собирал редкие коренья, варил целебные отвары и учил язык зверей и птиц, явился он. Он послан был за мною, за моею тайной. Он сказал, что его послал царь Апоп. Я не поверил ему, я решил, что он хочет похитить мою силу для себя, и тогда стал его врагом. Он хотел убить меня, и только применив все свои секреты, я сумел сохранить жизнь. Мне пришлось пойти на службу к Аменемхету, ибо никто другой не мог бы меня защитить. Но «царский брат» не оставил своих помыслов. Мне кажется, что он хотел с помощью моих секретов завладеть троном Апопа. Это стало разгадано, и он объявлен мятежником. Но он перебежал к Аменемхету и соблазнил тайнами Авариса, которые выдал жрецу без счета. Я сопротивлялся этому обольщению, но Мегила заронил в душу верховного жреца семя черного подозрения ко мне. И я вынужден был бежать к Яхмосу. Этот дикарь просто схватил меня за горло, я еле унес ноги, усыпив его охранников. Теперь я здесь, и ты сам решай, верить мне или нет.

Этот болтливый человечек не стал Шахкею менее отвратителен, и сама его манера говорить казалась неприятной, неубедительной, шакальей. Не могли сильные мира сего сойтись в интересе вокруг этой мокрицы! Но, с другой стороны, сквозь это блекокотание, как скелет сквозь падаль, проступали неотразимые факты. «Царский брат» и в самом деле два года назад проплывал мимо фиванской цитадели вверх по Нилу и именно в поисках знаменитого колдуна Хеки. И сам об этом рассказывал ему, Шахкею, за трапезой, устроенной в честь столичного гостя провинциальным командиром. И про частичную неудачу в этом деле «царского брата» Шахкей слышал. Какие-то смутные слухи, но слышал. Несмотря ни на что, приходилось верить, что колдун не врет. И вообще, в его словах много полезного. Себя теперь можно выставить не нелепым беглецом из цитадели, но жертвой сговора «царского брата» с верховным жрецом. Да и сам колдун, судя по всему, представляет некую ценность для Апопа. Посылал же он за ним своего самого ценного помощника. Все эти витиеватые мысли крутились в голове конника, производя в ней непривычный звон.

– Ты поплывешь со мной.

Хека кивнул с таким видом, как будто он и не сомневался в этом. Но тут же поставил условие: ему нужно сходить в город.

– Это невозможно, – сказал Шахкей.

Там, в городе, в специальном тайнике, хранятся все его многолетние запасы кореньев, порошков, неповторимых бальзамов, снадобья, которые больше никто никогда не сможет повторить. Без всего этого он, Хека, всего лишь однорукий, больной, никому не нужный человек. Не за ним одним, но и за его колдовским богатством посылал два года назад Апоп к нему Мегилу.

– Почему ты боишься меня отпустить? Я не собираюсь сбега́ть, иначе зачем мне было бы приходить к тебе? Ты опасаешься, что я все же подослан Яхмосом и открою ему твой план бегства по воде? Но не забывай, я знал этот план еще до того, как ты проронил о нем хотя бы слово.

В ответ на это раздался храп. Нельзя было с уверенностью сказать, кто его издал – хозяин или его конь.

Шахкей был в бешенстве, он ненавидел однорукого, считал, что поддаваться на его предложения унизительно, и не находил способа, как не поддаться.

– С тобой пойдут мои люди. Шесть человек. Я им дам приказ, чтобы они убили тебя, если ты только попытаешься…

– Я сам хотел тебя просить о помощниках. Мне одному не унести всего.

49

Ровно полыхало пламя в широких светильниках, поднимая полог ночи над пышной чащей храмового сада. Сотни насекомых трепетали на фоне звезд и превращались в хрустящие искры в ароматическом огне.

Камос лежал на черной воде бассейна, закрыв глаза и разбросав руки и ноги. Спящее тело было окружено пятью женскими головами в огромных праздничных париках – храмовые плакальщицы с торжественным выражением лиц подводными ладонями поддерживали номарха под колени, локти и шею. В таком положении болезнь меньше терзала молодого фараона.

Аменемхет и Яхмос стояли по разные стороны бассейна, не глядя на Камоса и друг на друга. Они были тут одни – жрицы не в счет, – но за стеною, пропитанной ночью зелени, чувствовалось присутствие огромной массы заинтересованных людей.

Камос плавал в воде, не зная, кем теперь является.

Жрецы Верхнего Египта тихо роились за деревьями, надеясь узнать, чем кончится сегодняшний необыкновенный день. После случившегося с фараоном обморока прошло совсем мало времени, хотя и успело смениться время суток. Прошло мало времени, и многие важные, необходимые вещи еще не были выяснены. Вот теперь, когда правителю Фив доставлено облегчение, можно было вернуться в поток событий.

– Ты что-то принес мне, – сказал Аменемхет.

Яхмос поднял длинную руку. Он не видел, кто там и где стоит в лиственной тьме, но его самого было отлично оттуда видно, и его немой приказ возбудил там шумное шевеление шепота, шарканье расступающихся ног, сотрясение кустов – и на гранитный берег бассейна выплыли давешние носилки. Носильщики осторожно опустили их наземь и тут же исчезли.

Обыкновенный деревянный саркофаг длиною в семь локтей, на нем надписи, нанесенные красной и черной красками.

Яхмос обошел угол бассейна и встал рядом. Аменемхет приблизился с другой стороны, на ходу читая надпись, пересекающую лоб нарисованной на крышке фигуры. Глаза верховного жреца расширились от удивления. Яхмос наклонился, сбросил кожаные петли, скреплявшие верхнюю и нижнюю часть саркофага, и медленно отвалил крышку.

Лицо верховного жреца медленно исказилось. Глаза расширились, словно собираясь вывалиться вон из глазниц, и тут же скрылись под раковинами век, выехала вперед нижняя челюсть и так застыла. Правая рука, сжимавшая три жезла, символизирующих три вида власти, воплощенных в образе Амона, выронила два из них.

Брат фараона криво усмехнулся. Он ожидал, что верховного жреца сразит приступ радости, но не думал, что каменному человеку до такой степени не удастся с ним справиться.

– Я принес его тебе, потому что он теперь твой. Я хотел взять его силу против силы Амона, но ты поразил его. Посланный тобою слуга низверг его, и все видели это. Все видели, что Амон встал выше него, и припадают теперь к стопам Неизреченного бога. И я вместе со всеми припадаю.