Аменемхет продолжал молчать, глядя в открытый саркофаг. Яхмос недовольно пожал узкими плечами, дернул расплющенным носом:

– Отныне, Амон, он лишь один поведет нас против нечистых, и мы все рабы его. И мои воины теперь слуги храма.

Аменемхет осторожно протянул руку и потрогал плечо лежащего, потом нос.

Полководец бросил взгляд в сторону садовой тьмы. Не слишком ли он далеко зашел в самоуничижительных словах?

– Я не убил твоего слугу, ибо увидел в нем волю Амона и твою руку. Са-Амон жив, и ты получишь его. Но в обмен. Да, я говорю, в обмен. Ты отдашь мне колдуна Хеку. Ему я не прощу того, что он сотворил с моим братом. Ты отдашь мне колдуна.

Голос Яхмоса возвысился, обида и недовольство переливались в нем:

– Зачем он тебе? Он мой враг, и я должен его получить. Он убил семерых моих людей в своем доме, когда я послал их схватить его. Он обманул меня, и он обманывает тебя. Не верь ему и отдай. А его… – Яхмос снова сделал жест рукой в темноту, и оттуда выскочил один из носильщиков, неся в руках молот. Увесистый кусок бронзы, насаженный на длинную деревянную ручку. Яхмос взял молот и протянул верховному жрецу: – Уничтожь его прямо сейчас. Ты его одолел, теперь разбей на куски.

Аменемхет покорно и даже как-то задумчиво взял молот в руки и снова поглядел в распахнутый саркофаг.

– Птахотеп тайно послал его мне. Небамон тайно доставил его. Но Амон явно и прилюдно низринул его. Теперь он твой.

В саркофаге лежала изваянная из гранита статуя Птаха.

50

Вошли через потайную калитку, о которой ничего не было известно даже слугам. Еще там, снаружи, Хека предупредил своих шестерых, до зубов вооруженных азиатов, чтобы они вели себя как можно тише.

В саду равномерные трели цикад. На кухне попискивания крыс. Привычная вонь вытекает из дверей шорной мастерской. Двор покрыт тонким слоем лунного порошка, на котором отчетливо видны отпечатки множества чужих подошв, бегущих одновременно в разные стороны. Колдун усмехнулся про себя своей проницательности. Конечно же гости были. Босые ноги, сандалии, а вон там кого-то протащили к воротам. И не одного. Похоже, тут произошло целое побоище.

Пятерым азиатам было велено встать на страже перед домом и у ворот, самого здорового Хека взял с собой вниз, чтобы помогал в увязывании мешков.

В полной темноте подвала колдун ориентировался почти так же свободно, как в освещенной солнцем комнате там, наверху. Одна была забота – не наступить на какой-нибудь флакон с острыми гранями. Значительно хуже приходилось помощнику, он не видел ничего, сразу одурел от запаха, что выразилось в сильнейшем сопении. Хека тихо хихикнул и прошел к дальней стене, где на особом штыре висел у него светильник, заранее заправленный легким горючим маслом. Колдун достал из складок на поясе свое любимое кресало с петлей, чтобы удобнее было насаживать на культю, вытащил кремень и пристроился так, чтобы скорая искра как раз упала на промасленный фитиль.

Ударил раз, ударил два. И вдруг ему стало немного не по себе. В чем дело, он понять не мог. А азиат перестал сопеть.

Хека ударил еще раз. Пожалел, что не знает имени этого здоровяка.

Наконец в кончике фитиля завязалась крохотная огневая жизнь.

Да, азиат стал совершенно бесшумен. Куда он мог деваться? Не сбежал же!

Фитиль все сильнее пропитывался огнем, и свет начал расползаться от него по подвалу, освещая постепенно все шире столь знакомую хозяину картину разгрома. Проступила из темноты и огромная фигура гиксоса, только поза его показалась колдуну какой-то подозрительной. Он быстро сморгнул и сразу же увидел, что воин племени шаззу не стоит, а можно сказать, висит, потому что изо рта у него торчит лезвие, на конце которого висит большая, ярко светящаяся капля.

Азиат втянул лезвие, как язык, и медленно осел на пол, и Хека увидел длинное, тонкогубое лицо. Ему захотелось закричать, Мегила предугадал это желание, сделал запрещающее движение клинком. Иначе…

Колдун быстро кивнул.

Мегила подошел к лестнице, что вела наверх, поднялся на несколько ступенек, протянул руку и бесшумно опустил крышку люка. Теперь можно было говорить.

– Я знал, что ты придешь.

– Как ты мог это знать?

– Понял, когда внимательно осмотрел этот подвал. Здесь все распотрошено, но ничего не тронуто. Всякий, кто осматривает быстро, думает, что драгоценный камень вырван из дешевой оправы и исчез навсегда. Но я оставался здесь долго.

Хека хмыкнул:

– Что ты тут искал?

Мегила поднял с пола горсть перьев и вытер лезвие клинка.

– Я искал средство, чтобы разбудить одного мальчика.

– Какого мальчика?

Мегила очистил один из столов, стоявших у стены, поднял с пола большой кожаный мешок и положил на стол, распустил завязки и отбросил верхнюю часть. Хека сразу узнал Мериптаха, хотя узнать его было мудрено. Он был бледнее известняка, веки коричневые, рот сердито оскален.

– Он жив?

– Да. Его сердце бьется очень редко, иногда мне кажется, что следующего удара больше не будет. Прошло десять дней с того момента, как ты напоил его своим зельем.

Колдун замахал и рукой, и культей.

– Это змея, это змея виновата. Я хотел только усыпить. Змею для него приготовил отец его, князь Бакенсети, а не я.

– Не лги.

– Я не лгу, не лгу, зачем?

– Вот именно, зачем Бакенсети прятал Мериптаха от царя?

– Не знаю, не знаю. Но он не хотел, чтобы мальчик достался Апопу. Не хотел.

– Ты все-таки лжешь. Мериптах не представлял для Бакенсети никакой ценности, а угодить Апопу он всегда мечтал. Правда… – Неожиданно явившаяся мысль заставила Мегилу нахмуриться.

Хеку аж скрутило.

– Правда, неправда, клянусь… Нет, ты не поверишь, но знай, мне незачем было его убивать. Мне он нужен был живым, таков был приказ Аменемхета. Он сказал мне, что отпустит меня, если я сделаю это. Навсегда отпустит. Я рисковал жизнью, я извивался не хуже той змеи и уже видел себя свободным.

Мегила наклонился и поцеловал мальчика в лоб.

– Почти холодный. Послушай, а почему ты хотел уйти от Аменемхета, разве тебе плохо жилось при храме?

Колдун набычился и обессиленно сел спиной к стене.

– Зачем ты спрашиваешь, ты знаешь это не хуже меня. Да, я был приближен, но и слишком рисковал. Меня могли узнать. Ты, например, мог узнать. Там, на ладье, я не смыкал глаз, ожидая казни и гибели. Ты бы удивился, увидев меня рядом с Аменемхетом, и не стал бы скрывать, кто я такой. Аменемхет не простил бы мне такого обмана. Он и за меньшие прегрешения бросал людей в муравейник. Поэтому и подсылал к тебе людей через глупого Пианхи, чтобы склонить к побегу.

– Я не мог сказать жрецу, кто ты такой, потому что я этого не знаю, – сказал Мегила. Хека поежился и мучительно скривился. – Могу тебе сказать, что ты зря меня боялся и зря боялся Аменемхета.