Проследим, как развивалась очередная катастрофа — до самых дней Мамуна, тех золотых дней, когда после блистательного празднования бракосочетания суверена весь честной мир ожидал, казалось бы, только неземной радости и пышных торжеств. Однако торжество обернулось мрачным пророчеством недалекого и трагического конца. Во время этого царствования отпущенный на свободу раб по имени Тулун имел честь выполнить некоторые важные поручения своего соверена, после чего милости халифа не иссякли, так что когда родившийся в 835 году сын Тулуна Ахмед достиг достаточного для признания его правового статуса возраста, его назначили наместником в Египте. Он видел, что халиф дряхл и, как Якуб, подумал, что при помощи небольшого военного предприятия сумел бы захватить побольше власти для себя и своих потомков. А в те времена большинство мужчин жаждало пристроить своих детей, после того как налаживалась их собственная жизнь. Начиная с 873 года, когда он навел порядок во вверенной ему провинции, он уже вынашивал план одного смелого предприятия, и года за три он подготовил начало выступления, поскольку к тому времени стал уже полновластным хозяином Египта. Со своим войском он вторгся в Сирию, взял Дамаск, Хомс, Киннесрин, Антиохию и не останавливался, пока не достиг Тарсуса. И остановиться его вынудила измена в собственном лагере, спровоцированная командующим войсками халифа и его собственным братом, Мо- вафеком, которого прочили в наследники. Некоторые города, которые он занял, были вновь отбиты Ахмедом, но закончить начатое он все же не успел — смерть взяла над ним верх (примерно в 883 г.). На этом, правда, расчленение халифата не закончилось; династия Тулунидов также не прекратила своего существования, ибо захваченными территориями она владела еще примерно два десятка лет.[104]

Мотамед умер в Багдаде в 892 году, а его брат Мовафек — незадолго до него, так что преемником стать, как того желал халиф, ему было не суждено. Халифом стал Мотадед, сын Мовафека. Этот принц симпатизировал Алидам и по этой причине пользовался небольшим вниманием со стороны историков своей страны, поскольку в то время, как, впрочем, и сейчас, Алиды (или шииты) образуют всего лишь небольшую фракцию последователей пророка.[105] Принципом пророка, как мы помним, было то, что он требовал: либо все принимают веру так, как он учил, либо они платят дань в казну сарацин. Действуя в этом духе, Мотадед признал независимость тулунидов, но лишь после того, как получил от них основательную плату.

Мотадед, кроме того, нашел время, чтобы присмотреться к Саффаридам, и, помня, как они победили соперника халифа в Хорасане, почувствовал, что в один прекрасный день они и с ним захотят померяться силой. Тогда он заключил альянс с Исмаилом Самани, быстро возвысившимся воином, начавшим утверждение монархии в Трансоксании, землях, лежащих по правую сторону Амударьи, со столицей в Бухаре. Исмаил был чрезвычайно рад принять участие в войне со своим возвысившимся соседом и очень скоро выступил в сторону Хорасана во главе большой армии. Амр был достаточно прозорливым, чтобы не ждать подхода вражеского войска. Он пересек пограничную линию и дал сражение. Но в самый напряженный момент жеребец, на котором ехал Амр, испугался, закусил удила и метнулся в гущу врагов, унося на спине оцепеневшего седока. Эта оплошность, такая случайная и такая нелепая, позволила Исмаилу одержать скорую, но такую бесславную победу (898 г.).

В день этой победы Амр сидел под надежной охраной в своем шатре и, как рассказывают, приказал прислуге приготовить еду. Единственной кухонной принадлежностью, оказавшейся под рукой, было ведро, в котором лошадям подавалось зеро, размоченное в воде. Ведро на гнутой палке было повешено над огнем. В этот момент мимо пробегала голодная собачонка, которая сунула голову в ведро, чтобы выхватить из воды кусок мяса, но, почувствовав тепло, тут же отпрянула. К несчастью, неловкое движение сбило ведро с деревянной опоры, и оно наделось на голову собаки, а дужка ведра оказалась у нее на шее. Псина в ужасе убежала, а военачальник стал смеяться так громко, что охрана и прислуга сбежалась к шатру как по тревоге. Амр сказал, что ему только что пришло в голову: интендант с утра не сумел распорядиться сотней верблюдов, чтобы захватить кухонную посуду для главы Саффаридов, так что в обед хватило одной-единственной дворняжки, чтобы унести весь инвентарь, предназначавшийся для трапезы командующего.[106] Со смертью Амра (901 г.) династия прекратила существование, хотя номинально он передал власть своему внуку, Тахиру ибн-Мухаммеду.

Смерть Амра и падение Саффаридов не позволили установить мир, ибо Исмаил, бывший помощником халифа, увидел слабость мусульман и вознамерился составить им оппозицию, как мы вскоре сможем убедиться. А тем временем Мотадед умер, оставив трон своему сыну Муктафи в 902 году. Муктафи являл собой такого суверена, кто, при определенных обстоятельствах, мог бы приумножить славу халифата. Однако в тот момент все, казалось бы, работало против него. Халифу не только пришлось вести непрерывные войны против внешних врагов, но и его собственные владения разрывались от разноголосицы мнений многочисленных группировок, которые изо всех сил старались ниспровергнуть в стране верховную власть, лелея преступную надежду возвыситься самим. В числе самых неугомонных интриганов были конечно же турецкие телохранители, которые приобретали все большее и большее могущество, и вот уже приготовились обезглавить само государство.

Когда Муктафи пришел к власти, он обнаружил, что владения Исмаила простираются дальше Тихона (или Окса, т. е. Амударьи. — Примет, пер.), дальше Туркестана, и от границ Хорасана к пределам «Катая», или Китая. Когда Саффариды были убраны с его пути, он прибавил к этим обширным землям и Хорасан, захватил солидный кусок Персии и таким образом утвердил новую династию Саманидов, правителей, чье противостояние халифу действовало на него, как шип, вонзившийся в тело.[107] Карматы в свою очередь тоже способны были нанести громадный урон, и вскоре возникла насущная необходимость послать в Сирию войска, чтобы подавить кровавые вспышки убийств и грабежей. Военачальник, который первым осуществил это предприятие, был вначале разбит, но его регулярные войска рано или поздно справились с фанатиками; но, хотя он сурово расправился с ними, вспышки ярости продолжали то и дело возникать, с каждым разом разгораясь все сильнее. Но теперь вся их энергия направлялась против мекканских караванов. Сообщалось, что двадцать тысяч паломников было истреблено в пустыне на их праведном пути к святыням пророка. Вряд ли халиф мог считать себя слишком уязвленным такого рода нападениями и вылазками, поскольку преступления карматов мало отличались от аналогичных вылазок самих халифов, которые точно так же поступали с караванами, с тех еще времен, когда меч был впервые обнажен. Однако нападения карматов на караваны взбудоражили всю Аравию, и силой всеобщего возмущения они были сметены, после чего обеспокоенный Муктафи смог наконец передохнуть.