– Ты давно знала? – спрашивает она.

– Со вчерашнего дня, – говорю я.

– Мы оба вчера узнали, – добавляет Лео.

– А почему молчали? Господи, ну почему вы ничего мне не сказали? Я узнала правду на глазах у всего зала! Стояла на сцене, как круглая идиотка, и смотрела на все эти ужасы… Наоми…

– Просто… просто мы знали, что другой возможности поймать его уже не представится, а…

– Вы думали, я его предостерегу? – В свете уличных фонарей Роуз превратилась в черно-рыжую тень, из которой на меня глядят широко раскрытые глаза.

– Роуз, ты сама мне сказала, что влюблена, что на этот раз все по-особенному. Если б я все выложила сегодня перед музыкой, ты бы мне ни за что не поверила, ведь я уже один раз наделала глупостей из-за своих к тебе чувств. Ты бы побежала к нему и рассказала, какая я сумасшедшая, а он наплел бы тебе какой-нибудь фигни и улизнул домой, чтоб стереть все свои файлы. Я безумно хотела рассказать тебе правду, мы оба хотели, честно! Но у нас была… более важная задача, короче говоря. К тому же, прежде чем услышать все от нас, ты должна была сама понять, что он за человек такой. Тебе необходимо было увидеть все своими глазами.

Роуз не отвечает. Она обхватила колени руками и съежилась в клубочек на крыше горки. Лео прижимает ее к себе, и она долго рыдает в его объятиях, а я просто сижу себе под луной, смотрю на мигающие огни самолетов, расчерчивающих оранжевое небо, и слушаю шум транспорта. Постепенно всхлипывания Роуз утихают.

Я встаю.

– Пойду домой, – говорю. – Я уже с ног валюсь. Роуз, мне очень жаль, правда. Поверь, я знаю, как тебе больно, потому что и мне не лучше. Нам всем больно и грустно, мы все сломлены.

Когда я подхожу к воротам на выходе из парка, сзади раздаются торопливые шаги, а через секунду меня обнимает Роуз.

– Спасибо, – говорит она. – Спасибо тебе. Пусть мне больно, пусть я полная дура, но все могло обернуться куда хуже! Мне очень повезло, так что спасибо тебе, спасибо вам всем!

Я крепко сжимаю ее в объятиях, и у меня в голове словно рассеивается туман. Я все еще считаю ее самым замечательным и сильным человеком на свете, все еще люблю ее, потому что она моя лучшая-прелучшая подруга, но влюбленности уже нет. Мне кажется, ее никогда и не было.

Для того чтобы осознать эту свою нелепую ошибку, мне понадобилось влюбиться по-настоящему.

– Пока, дружище, – говорю.

– До завтра, старушка.

Звонит телефон, который я все это время сжимала в руке. К нам подходит Лео, и я включаю громкую связь.

– Эш? – Мы втроем стоим как вкопанные и ждем, пока она заговорит.

– Я насчет Най… – произносит она дрожащим от слез голосом. – Она очнулась. Заторможенная немного из-за лекарств, но врачи обещают полное выздоровление.

41

Дома меня ждет мама.

– Я всюду тебя искала! Места себе не находила… Что произошло? Расскажи мне все с самого начала.

Я сажусь за кухонный стол, мама делает мне тосты и чашку горячего шоколада, а потом подсаживается ко мне, и я начинаю говорить. Откуда берутся слова, сама не знаю, – наверное, откуда-то из глубины души, но, открыв рот, остановиться я уже не могу. Наружу выплескивается каждый момент, который мне пришлось пережить одной, все до единого. Я рассказываю маме про Наоми, про Роуз, про свою истинную сущность, про то, что ради нее, мамы, я хотела бы стать той девушкой в красивом платье и с длинными волосами, которая вечно мерещится мне в зеркале, – хотела бы, честно, но не могу, потому что между нами ну вообще ничего общего, как будто мы с разных планет. Я объясняю ей все это, а по щекам текут слезы. Потом я рассказываю маме про то, что случилось с Наоми, про то, как ей, наверное, было грустно и страшно и одиноко. И все это по вине мистера Смита. Он так запудрил ей мозги, что ей и в голову не пришло посоветоваться с друзьями или родными, а ведь тогда все кончилось бы совсем иначе. Мама крепко обхватывает меня руками, а потом и папа спускается к нам, садится по другую сторону от меня и тоже заключает меня в объятия.

В конце концов поток слов иссякает – во всяком случае, на время. Я выговорилась, и наступает молчание.

– Ты вела себя очень храбро, – говорит папа, накрывая своей большой ладонью мою руку.

– Тебе пришлось преодолевать все трудности в одиночку, – говорит мама. – Мы тебя подвели.

Я качаю головой из стороны в сторону – не хочу, чтоб они себя корили. У меня лишь одно пожелание: чтобы они поняли меня и принимали такой, какая я есть, со всем моим багажом и со всеми моими мечтами.

– Ты чудо, Ред, – говорит мама, прижимая меня к себе еще крепче. – Я и не подозревала, насколько ты у нас сильная и смелая. Я так тобой горжусь, доченька! Твоими взглядами, твоими интересами. Когда у меня родились дети, я и представить не могла, что когда-нибудь они станут для меня примером для подражания, но вот – стали же.

– Правда? – шепчу я, поднимая на нее глаза.

Она кивает.

– Пока я буду поправляться, о вас будет заботиться папа. Мы навели справки, узнали, куда обратиться за помощью. Реабилитация – это очень долгий и тяжелый процесс, но всякий раз, когда мне захочется сорваться, я буду думать о тебе. – Она смахивает спадающую мне на глаза прядь волос. – Моя удивительная, красивая, чудесная доченька.

– Я думала, ты ненавидишь меня за то, что я лесбиянка, – говорю я.

– Ничто не заставило бы меня возненавидеть тебя. Временами я ненавижу мир, в котором мы живем, и нередко – себя саму, но вас с Грейси – никогда. Клянусь, я больше тебя не подведу!

– И я, – говорит папа.

Я перевожу взгляд с маминого лица на папино и впервые за невероятно долгое время вроде как чувствую себя нормальным подростком.

Потому что для меня быть безумной рыжеволосой девицей, которая играет на ударных и мечтает повстречать девушку своей мечты, и есть норма.

Норма, видите ли, она для всех разная.

42

Сейчас раннее утро, прямо очень раннее, но в школу сегодня идти не нужно, потому что ее обшаривает полиция и туда никого не пускают. Нас троих все это не колышет. Мы идем в больницу, чтоб как можно скорее увидеться с Най.

Она полулежит в постели, в палате включен телик, который никто не смотрит, а подле нее сидит Джеки. Мать и дочь молча смотрят друг на друга, не замечая ничего вокруг, комнату заливают розовато-золотистые рассветные лучи, и ничего счастливее и прекраснее мне не доводилось видеть за всю жизнь.

Бинты исчезли, обнажив длинную цепочку швов, которая тянется по диагонали через все ее лицо.

Макс размашистыми жестами препровождает нас внутрь, и мы медленно заходим в палату.

– Как дела, лузерша? – спрашивает Роуз.

– Горло малость побаливает, – говорит Наоми. – От пинты бы не отказалась.