– В первый ряд, – и тянет меня вдоль прохода.

Я маленькое облачко в воздушном потоке, который тянется вслед за истребителем. Органистка берет несколько пробных аккордов. Выражение лица Джоша, вероятно, заставляет ее нажать на клавиши и извлечь из инструмента звук, каким предупреждают об опасности блуждающие в тумане корабли. Мы подходим к передней скамье. Джош сжимает мою руку как в тисках.

– Привет, – произносит он таким скучающим тоном, что, думаю, вполне может получить «Оскар». – Вот и мы.

– Джош! – Его мать – предположительно, это она – вскакивает, чтобы обнять сына.

Джош оставляет мою руку, и я вижу, как он заключает мать в объятия. Надо отдать должное Джошу. Хотя он и колюч, как опунция, но этим объятиям отдается полностью и от души.

– Привет, – говорит он, целуя мать в щеку. – Ты хорошо выглядишь.

– Чуть не опоздал, – отпускает замечание сидящий на скамье мужчина, но, кажется, Джош намеренно пропускает это мимо ушей.

Мать Джоша – миниатюрная женщина со светлыми волосами и ямочками на щеках. Мне всегда хотелось иметь такие. Ее светло-серые глаза туманятся, когда она откидывает назад голову, чтобы посмотреть на своего высокого красавца-сына.

– О! Да! – Она лучится от удовольствия, получив комплимент, и смотрит на меня. – А это?..

– Да. Это Люси Хаттон. Люси, это моя мама, доктор Элейн Темплман.

– Рада познакомиться с вами, доктор Темплман.

Я не успеваю и глазом моргнуть, как она привлекает меня к себе, чтобы обнять.

– Элейн, прошу тебя, называй меня так. Наконец-то здесь Люси! – восклицает она, потом отстраняется и изучает меня. – Джош, она хороша!

– Очень хороша.

– Ну, я тебя теперь никуда не отпущу, – произносит она мне, и я не могу удержаться от дурацкой улыбки.

Джош подмигивает мне: «Ну вот видишь». Он с ошалелым видом вытирает ладони о брюки. Наверное, у него церквофобия.

– Я бы держала ее у себя в кармане. Какая куколка! Давай-ка садись здесь впереди вместе с нами. Это отец Джоша. Энтони, погляди-ка на эту крошку. Энтони, это Люси.

Он нацеливает на меня свои устрашающие глаза-лазеры. Не перестаю удивляться чудесам генетики.

– Приятно познакомиться, – отвечаю я на его взгляд.

Мы смотрим друг на друга. Наверное, мне надо попытаться очаровать его. Это старый рефлекс. Я беру паузу. Изучаю его. Но решаю не следовать первому порыву.

– Привет, Джошуа, – говорит мистер Темплман, перенаправляя свои лазеры на сына. – Давно не виделись.

– Привет, – отвечает Джош и дергает меня за запястье, чтобы я села между ним и его матерью. Буфер. Делаю мысленную пометку: надо будет потом высказать ему все по этому поводу.

Элейн становится между коленями Энтони и приглаживает его волосы. Красота приручила это животное. Потом она садится, и я поворачиваюсь к ней:

– Вы, наверное, очень волнуетесь. Я однажды видела Патрика, к сожалению в не слишком приятной ситуации.

– О да, Патрик упоминал об этом во время одного из наших воскресных телефонных разговоров. Он сказал, ты плохо себя чувствовала. Пищевое отравление.

– Думаю, это был вирус, – говорит Джош, беря меня за руку и гладя ее, словно впавший в транс колдун. – И вообще, зачем он обсуждал ее болезнь с другими людьми?

Мать смотрит на него, потом на наши соединенные руки и улыбается.

– Ну, что бы это ни было, – встреваю я в разговор матери с сыном, – а я была совершенно разбита. Патрик, наверное, вообще не узнает меня сегодня. Надеюсь. Я очень благодарна вашим сыновьям за то, что помогли мне справиться с этой напастью.

Элейн смотрит на Энтони. Я невольно подвела Джоша слишком близко к слону в гостиной, которого все сознательно обходят стороной, будто не замечая отсутствия у него на груди стетоскопа.

– Цветы очень красивые. – Я показываю на букеты розовых лилий, которые стоят у каждого ряда скамей.

Элейн понижает голос до шепота:

– Спасибо, что пришла с ним. Для него это нелегко. – Она бросает на Джоша встревоженный взгляд.

Как мать жениха, Элейн вскорости просит прощения и отправляется приветствовать родителей Минди, а потом помогает нескольким пугающе пожилым людям занять предназначенные для них места. Церковь постепенно заполняется, раздается смех и радостные возгласы удивления, отмечающие встречи давно не видевшихся друзей и родственников.

Честно говоря, я не понимаю, что такого тяжелого в этой ситуации. Все выглядит достойно. Ничего не упущено. Энтони кивает гостям. Элейн целует и обнимает каждого, с кем говорит.

Только я как одинокая книга, застрявшая на полке между двумя книгодержателями, каждый из которых погружен в свои мысли. Энтони явно не любитель праздных разговоров.

Я позволяю отцу с сыном молча сидеть на полированной деревянной скамье, держу Джоша за руку и про себя размышляю: какой тут от меня толк? Наконец Джош ловит мой взгляд.

– Спасибо, что ты здесь, – говорит он мне на ухо. – Так уже легче.

Я раздумываю над этим, пока Элейн не садится на свое место. Звучит музыка.

Патрик стоит у алтаря, бросая косые взгляды на брата, а меня оглядывая мельком, будто оценивая, полностью ли я поправилась. Он улыбается родителям и шумно выдыхает.

Появляется Минди, в широком бледно-розовом, как маршмэллоу, платье. Оно слишком экстравагантно, но она выглядит такой счастливой, когда идет по проходу, одновременно улыбаясь и плача, будто потеряла рассудок, что мне ее наряд начинает нравиться.

Минди встает перед Патриком, и теперь мне хорошо ее видно.

Елки-палки. Эта женщина сногсшибательна. Не подкачай, Патрик!

Свадьбы для меня всегда заканчиваются тем, что я начинаю вести себя странно. Когда друзья молодоженов стали читать специально к этому дню написанные стихи, я расчувствовалась. Когда жених и невеста произносили обеты, я стала задыхаться, взяла у Элейн бумажный носовой платок и промокнула уголки глаз. Затаив дыхание, я следила, как молодые обменивались кольцами, и вздохнула с облегчением, когда золотые обручи, легко скользнув по пальцам, оказались на своих местах.

А когда произнесли магические слова: «Теперь жених может поцеловать невесту», я испустила счастливый вздох, словно увидела надпись «КОНЕЦ», развернувшуюся поверх этого прекрасного, застывшего во времени кинокадра.

Я смотрю на Элейн, мы обе издаем одинаковые радостные смешки и начинаем аплодировать. Мужчины по обе стороны от нас снисходительно вздыхают.

Молодые идут по проходу с новехонькими кольцами на руках, все гости встают, начинают поздравлять героев дня и выражать свои восторги. Звуки старинного органа почти тонут в этом шуме. В первый раз замечаю несколько многозначительных взглядов, брошенных на Джоша. К чему бы это?