Еще не договорив, я понимаю: аббатиса об этом задумывалась. Я вижу по глазам. Тут-то до меня окончательно и доходит: для нее я всегда была лишь орудием, и не больше. Причем орудием до того ущербным, что, если вовсе сломается, не очень и жалко.

— От всякого, кто служит Мортейну, может потребоваться жертва, — произносит она. — Вспомни, не ты ли со времени приезда в монастырь отчаянно жаждала смерти? Вот и считай, что это Мортейн на твои молитвы ответил.

Ее слова кажутся мне острыми черными шипами, и каждый норовит воткнуться в самое сердце. Знакомая тьма, где нет места надежде, грозит сомкнуться над моей головой. Всякой ли послушницей она с такой готовностью пожертвовала бы во имя Мортейна? Да какое, при чем тут Мортейн! Она озабочена лишь тем, чтобы возвеличить и прославить обитель, то есть себя самое.

Но после мгновенного размышления я понимаю, в чем выгода моего нынешнего положения. Теперь, когда многие мои тайны таковыми более не являются, у нее надо мной куда меньше власти.

— Быть может, матушка, я больше не гожусь для службы Мортейну, — говорю я. — Потому что я туда не вернусь.

Она так откидывает голову, словно я ей в самом деле влепила пощечину. Даже странно: аббатиса привыкла думать, что видит меня насквозь, но такого отпора явно не ожидала. На шее у нее начинает биться жилка, взгляд устремляется в окно. И она очень долго молчит.

Я уже прикидываю, куда отправлюсь и кем стану, отделавшись и от монастыря, и от д'Альбрэ.

Аббатиса же глубоко вздыхает и вновь поворачивается ко мне. Я сперва не понимаю, отчего ее глаза едва уловимо светятся торжеством.

— Что ж, — произносит она затем. — Очень хорошо. Тогда я пошлю Исмэй.

Господи Исусе, только не Исмэй! Д'Альбрэ прекрасно помнит ее и отнюдь не простил того, как она спасла от него герцогиню в коридорах Геранда.

Он не подозревает о моей роли в том событии, не то не быть бы мне живой.

— Вы не можете отправить туда Исмэй, — говорю я спокойно и даже с некоторым безразличием, словно всего лишь указывая ей на изъян в ее планах, а не лучшую подругу от лютой участи пытаясь избавить. — Хотя бы потому, что д'Альбрэ видел ее раньше, и при таких обстоятельствах, что не забудет: она здорово помешала ему в Геранде. Ей теперь никакое переодевание не поможет.

Мое напускное спокойствие отнюдь не обманывает аббатису. Я попалась в расставленную ловушку, и она это знает.

— Мы не просто дадим ей другую одежду. Мы острижем и перекрасим ей волосы, поработаем над кожей. Всего несколько часов, и она превратится в трясущуюся старуху.

— Д'Альбрэ не подпустит к себе никого, даже служанку, если она оскорбляет его взор своим безобразием.

Следует ли добавлять, что даже в этом случае, если Исмэй обрекут смерти неузнанную, прихвостни графа вволю над ней позабавятся. Просто чтобы скуку развеять.

— Он все равно узнает, — говорю я. — Не забывайте, многие его приближенные видели ее рядом с Дювалем. Даже если сам граф ее прозевает, ему на нее кто угодно укажет. Да еще с превеликой радостью, чтобы выслужиться.

Аббатиса складывает руки и опирает на них подбородок.

— Как скверно, — говорит она. — Жаль, это казалось мне превосходным решением.

Меня заново обдает холодом, я не жду, чтобы она скоро сдалась: что-то тут не так. И точно, ее последующие слова уже не холодят, от них у меня попросту кровь в жилах леденеет.

— Что ж, пожалуй, пора отправить Аннит на первое послушание.[12]Д'Альбрэ ее ни разу не видел; да что д'Альбрэ, вообще ни одна живая душа вне монастырских стен. К тому же она, несомненно, самая искусная среди наших послушниц.

С таким же успехом она ягненка в волчье логово могла бы послать. Аннит, слов нет, обучена превосходно, но при ее абсолютной доброте и неискушенности она понятия не имеет, с какими низкими хитростями столкнется, с каким безбожным обманом. Неужели аббатиса настолько безжалостна, что готова отправить Исмэй или Аннит на верную смерть?

Наверняка она просто на меня капканы расставляет.

Наверняка.

Но так ли я уверена, чтобы рисковать жизнью моих названых сестер?

И тогда величайшее спокойствие осеняет меня.

И я твердо встречаю бесстрастный взгляд настоятельницы:

— Вам не понадобится за ней посылать, матушка аббатиса. Я поеду.

На ее лице чуть заметно отражается облегчение.

— Отлично. Радостно видеть, что ты в полной мере осознаешь свой долг.

— Когда отправляться? — спрашиваю я.

— Завтра, а может быть, послезавтра, — отвечает она. — После сегодняшнего заседания совета я буду знать точно.

Я плетусь в свою комнату, и голова идет кругом. Больше всего хочется побыть в одиночестве.

Похоже, все мои дороги в конце концов ведут к д'Альбрэ. Бросаюсь ли я на него в ярости, бегу ли в ужасе прочь — дорожная петля в любом случае заворачивает все туда же.

И с чего я решила, будто сумею спастись? Надо было мне понять это еще в телеге золотаря, на которой я ехала с едва живым Чудищем. Спасения не было уже тогда, только отсрочка. А я, в особенности добравшись сюда, по глупости отворила щелку надежде. Знала же, что это была лишь насмешка богов!

Как я могла за считаные дни позабыть уроки, впитанные в течение всей жизни?

Ведь ясно как божий день: мне предначертано встретить свой конец в лапах д'Альбрэ. Осталось только выяснить, суждено ли ему самому пасть от моей руки.

Вот, значит, и все, что мне в жизни осталось: без промаха нанести удар и убедиться, что враг умрет прежде меня.

А что, если… Что случится, если я сейчас встану и просто уйду? Уж верно, Дюваль не даст в обиду Исмэй…

Мои невеселые размышления прерывает стук в дверь. Испугавшись, не проведала ли Исмэй о моем разговоре с аббатисой, я поспешно открываю.

И наталкиваюсь на недобрый взгляд Чудища. Он стоит у порога, держа на весу руку, чтобы постучать еще раз.

Не в силах выдавить ни слова — я вообще позабыла, как это делается, — стою и смотрю на него, приоткрыв рот. Серо-зеленые разводы успели пропасть с его лица, волосы опрятно подстрижены. Он еще опирается на трость, но, похоже, добрался сюда без посторонней подмоги.

Он опускает руку.

— Так ты и впрямь у себя. А я думал — прячешься от меня.

Всю прошлую неделю я именно этим и занималась, но вслух фыркаю:

— С чего бы мне прятаться от тебя?

Его брови грозно сползают на глаза, а взгляд только не поджигает мне волосы.

— Я каждый вечер Янника за тобой присылал, чтобы мы встретились и поговорили! Почему ты его избегала?