— Что он тебе передал? Что-то важное?

— Важнее не бывает. Я тебе после покажу, не сейчас. Сейчас пока давай просто отдохнем и повеселимся. Может быть, напоследок.

— Ой, что-то не нравится мне твое настроение. Это опять как-то с Леной связано?

— Возможно. Обещаю, что ты первым узнаешь. Пока все.

И они пошли дальше, до гостиницы оставалось еще чуть-чуть. И надо было заканчивать «лекцию». Сконцентрировавшись на главном, Велемир Радомирович продолжил:

— На сегодняшний день в официальной лингвистике наиболее древними считаются следующие письмена. Древнеегипетские — с конца четвертого тысячелетия до нашей эры. Шумерские — с начала третьего тысячелетия. И развившиеся из шумерского эламская иероглифика и протоиндийское письмо. А также критское письмо — с начала второго тысячелетия. И китайское, появившееся чуть позже. Ну, еще письмо племени майя. Но эта классификация принята не всеми лингвистами и исследователями. Почему-то в ней «чудесным» образом отсутствуют протославяне со своими системами письма. А ведь это тоже следствие той антиславянской и антирусской доктрины, о которой мы говорили. Но новейшие археологические данные, а также передовые исследования в области языкознания, полностью опровергают навязываемую нам «классификацию».

Лежащий в кармане конверт не давал покоя, хотелось немедленно вынуть его и вскрыть, посмотреть, что внутри. Но Велемир Радомирович, собрав волю в кулак, повел речь дальше:

— Более адекватная версия выглядит так. И все мои предыдущие высказывания подводят именно к ней. Еще приблизительно пятьдесят тысяч лет назад первым появилось палеославянское письмо. Оно на тысячи лет старше древнеегипетского. Это была базовая система письма. Из нее в разное время, в период с седьмого по первое тысячелетие до нашей эры, вышли славянское и древнерусское письмо. Затем — трипольское, а из него — протоиндийское, авестийское, ведическое и санскрит. Далее идут шумерская идеографическая клинопись, эламская иероглифика, хараппское письмо, аккадская клинопись, а также хеттская, урартская, угаритская, древнеперсидская. Следующее письмо — пеласгийское (тоже протославянское), а из него — протобиблское, финикийское, греческое и критское. И только потом наступает время древнеегипетских и докитайских идеографических и иероглифических систем письма.

«А какое письмо лежит у меня в кармане? — вновь подумал он. — На каком языке моей погибшей жены оно написано?»

— Особо подчеркну, что здесь мной представлены лишь некоторые виды письма, но самые главные, основные, сыгравшие определяющую роль в истории человечества. Однако теперь общая картина становится более прозрачной и понятной. И ясен алгоритм развития письменности. Остается лишь искать дальше, сгенерировав все стройные теории лингвистики и языкознания. Но направление поисков задано. А дальнейшие доработки и уточнения лишь внесут еще большую ясность в понимание феномена зарождения и развития письменности на Земле.

До гостиницы оставалось совсем немного. Оставалось завершить экскурс в историю Праязыка. А Вадим обратил внимание на то, что Марина смотрит на Велемира Радомировича с нескрываемым восхищением.

— Мы настолько привыкли уже к кириллическим знакам нашей письменности и к тому, что они отражают не только последовательность звуков речи, но и наименования сущностных понятий, что не пытаемся уже даже осознать, как это происходит, — подвел итог Толбуев.

И на этих словах они подошли к гостинице, возле которой столичных пришельцев-инопланетян встречали Катерина и Черемисинов.

Неподалеку в коляске сидел инвалид, а рядом покачивался брат-эпилептик. Да еще транзитные чебоксарцы на лавочке, конечно же, с бутылью и закусью. А Люся-администраторша выглядывала из дверей. Не хватало только духового оркестра и хора мальчиков. Но цветы-незабудки в руках Катерины имелись.

— Я же сказал: без помпы, — недовольно поморщился Велемир Радомирович. Он чувствовал, как конверт жжет ему карман. — Время позднее, пора заселяться да спать.

— А мы по чуть-чуть, — ухмыльнулся Черемисинов. — Как же дорогих гостей не ублажить? Не по-русски это. Не пошумерски даже.

— Ладно, докладывайте, что тут без меня случилось?

— Мир еще не перевернулся. Но готов.

— Ну, здравствуй, кузина! — сказал родственнице Вадим. — Давненько не виделись.

— Привет, братик, — ответила Катерина, сама обняла его и поцеловала в щеку.

— Номера ждут, — объявила Люся. — Самые лучшие. Проходите, а потом все вместе и поужинаем.

— И то дело, — согласился Гаршин.

Пока все знакомились друг с другом, Велемир Радомирович поинтересовался у Кати:

— А что же твой эпилептик в сторонке жмется? Он ведь тоже Вадиму родственник.

— Нет, он мне сводный брат, — пояснила она. — У нас с ним отцы разные. Мой — Рябцев, а его — Починок.

— Как? — переспросил Толбуев и многозначительно взглянул на своего друга. Тот отреагировал без дальнейших разъяснений:

— Да, любопытно. Потомок еще одного фигуранта дела о краже Иерусалимской иконы. Но я так и предполагал, что все они обитают в Юрьевце. Куда же еще деваться? От иконы-то.

— А о чем вы говорите? Какая кража? — спросила Катерина. — Она же затонула вместе с Кривоезерским монастырем.

— Потом объясню, — ответил Велемир Радомирович. — Дай хоть умыться с дороги.

И он направился в свой знакомый номер на втором этаже, прихватив врученные ему незабудки. А заодно и Альму. Не на улице же ей оставаться, коли хозяин нашелся? В комнате он бросился на кровать и некоторое время просто лежал, успокаивая сердце. Потом встал, плеснул в лицо воды, — она на этот раз ради дорогих гостей из крана текла — и начал нервно ходить по номеру. Альма настороженно следила за ним. Чего это с хозяином? Уж не заболел ли?

— Заболел, — сказал ей Толбуев. — Тут не только заболеешь, Кондратий хватит. Кегли протянешь.

Затем он вытащил конверт и вскрыл. Внутри лежал листок бумаги, на котором корявыми буквами было написано: «Куда ты убежал? Жду снова, и всегда буду ждать. Приходи. Твоя жена Лена».

Смяв в злости конверт, не разрешая себе расслабиться, Велемир Радомирович пошел в соседний номер, к Гаршиным. Следователь был один.

— А где Иван? — спросил Толбуев.

— Отправился с Мариной на Волгу полюбоваться.

— Не поздно ли? А Вадим что же?

— Да он со своей кузиной заболтался. Ладно, не тяни. Что там, в конверте?

Велемир Радомирович молча протянул ему листок бумаги.

— Почерк не ее, — сразу определил Гаршин, прочитав текст. — Тут и без экспертизы ясно.

— А может, она нарочно его изменила?

— Ты сам-то хоть понял, что говоришь? — постучал по лбу сыщик. — Нет, тебе действительно нужен психиатр. От кого послание? Что сказал этот банщик?

— От белой вдовы.