Славик понял, что не сможет сообщить сейчас Качалиной о своем присутствии. В какой-то момент, петляя за ней по извилистым московским улочкам, он даже захотел отказаться от своего решения переговорить с ней именно сегодня, но потом напомнил себе, что к завтрашнему дню запал у него может пропасть, а бедный Федор Максимович, благодетель и отец родной, будет страдать и дальше. «Я поймаю ее по дороге, в крайнем случае – у дома…» – решил он.

О чем он с ней будет говорить, Славик представлял себе весьма смутно, но подобные проблемы никогда не волновали его – он знал, что стоит ему только заглянуть Елене в глаза, как слова сами польются. Угрожать и запугивать эту женщину было нельзя – бесполезно. Она бы даже с каким-то азартом стала в ответ дразнить его – попробуй-ка, исполни свои угрозы! Сулить ей златые горы тоже не имело смысла, не такой уж Золушкой она была, по нынешней жизни весьма состоятельная и самостоятельная особа, из-за куска хлеба не трясется. Оставалось только одно – честно поведать ей о страданиях Федора Максимовича, о великой любви своего начальника к талантливой художнице, и, кто знает, может быть, ее женское сердце дрогнуло бы… Славик ужасно хотел помочь Терещенко, но рисковал сильно – Елена могла посмеяться над его просьбой и рассказать обо всем Федору Максимовичу, а уж тогда-то Федор Максимович рассердился бы точно, ибо в этой истории и так было много унизительного для его мужского самолюбия.

Уже стемнело, когда они выехали за кольцо. Славик уж и сигналил этой дамочке, и фарами мигал, и даже какой-то водитель, увидев его старания, махнул ей рукой по направлению назад – дескать, оглянись, тебя зовут. Но Качалина проигнорировала все знаки. Видимо, какая-то мысль сильно занимала ее – об этом можно было понять еще на стоянке у супермаркета, когда она выскочила из дверей магазина с отрешенным, непроницаемым, странным каким-то лицом, побросала все свертки в салон и стремительно сорвалась с места. Она едет на автопилоте – вдруг понял Славик, лавируя в потоке машин вслед за «жигуленком» Елены, и уже смирился с тем, что, вероятно, поговорить им удастся только возле ее дома. Поймет ли она его, ведь сейчас какая-то своя, серьезная мысль занимает ее… Но Славик старался об этом не думать, злость и отчаяние мучили его.

Постепенно поток автомобилей стал редеть, замелькали пригородные неказистые домишки, почти исчезла неоновая реклама, и стали реже светить фонари. Славик стал быстро нагонять «жигуленок», но тут Качалина свернула в какой-то узкий проулок, где царила почти полная темнота.

Он был вынужден сбросить скорость. Славик примерно помнил дорогу – бывал здесь несколько раз, когда собирал Терещенко сведения о личной жизни художницы. Но в этих бесчисленных хаотичных закоулках, где со всех сторон выпирали безликие гаражи-«ракушки», очень легко было потерять ориентировку. Недалеко простучала колесами электричка, вместе с холодным вечерним воздухом ворвалась через окно в салон пьяная песня каких-то гуляк, не видных в полутьме за деревьями…

Эта сумасшедшая неслась на всех парах, решительно не замечая ничего вокруг. Интеллигентный Славик уже вполголоса матерился – он окончательно запутался в переулках и задворках и теперь боялся, что упустит Качалину из виду. Конечно, он бы потом непременно нашел ее – хотя бы уже дома, но… Что если там она будет не одна и златокудрый красавчик-сосед помешает им? Разговора бы точно не получилось…

В темном салоне впереди идущей машины Славик не видел Качалину, лишь изредка ее силуэт высвечивался встречными фонарями. Но Славик отчетливо представлял ее всю – тонкие детские руки вцепились в руль, легкие завитки волос подпрыгивают на плечах, прозрачные светлые глаза слепо таращатся вперед. «Остановись, оглянись! – посылал он ей мысленные сигналы. – Куда ты торопишься?»

Он весь так сосредоточился на желании овладеть ее вниманием, подчинить себе, что сам забыл обо всем остальном, лишь смутный образ его страдающего кумира, Терещенко, призрачно маячил за лобовым стеклом. Машина подпрыгивала на ухабах, ее заносило на скользкой осенней дороге, когда Славик резко поворачивал руль, боясь потерять из виду Елену. Вот впереди замаячила детская спортивная площадка, в дальнем конце которой уныло качался тусклый фонарь, но до того – он не заметил его – к дороге подходил овраг. Стремясь перерезать путь этой странной, ускользающей женщине, Славик рванул вперед, через площадку, но овраг вдруг явил перед ним свое мрачное черное дно. Машина ткнулась носом вниз, упершись в жилистые мертвые корни, стремительно вырвалась из своего гнезда подушка безопасности – все произошло быстро, нелепо. Он ничего не успел понять, лишь ощутил удар в грудь, в общем, не такой уж и сильный, но от этого удара перехватило дыхание. Славик тужился вдохнуть, но черный осенний воздух был настольно плотен и тягуч, что свистел где-то рядом, упрямо не желая попадать в легкие. Славик не испугался, а только разозлился еще сильнее – Елена уезжала, даже не слыша, как сурово и призывно зовет ее назад гудок его упавшего в овраг автомобиля… Он еще раз попытался вздохнуть, но весь воздух утек вслед за ней, на дне оврага на водительском месте не очень дорогой иномарки, между подушкой безопасности и спинкой кресла, не было ни капли кислорода.

* * *

– Я понял, почему ты требуешь, чтобы тебя называли только Еленой и никак иначе, – сказал Игорь.

– Почему? – рассеянно спросила она, засовывая в микроволновку большое блюдо с морожеными овощами. На ней были голубой домашний свитер и широкие темно-серые брюки, которые лишь сильнее подчеркивали хрупкость ее фигуры.

– Потому что ты вся из завитушек, как прописное Е, – и он пальцем начертил в воздухе плавную спираль. – И вообще, я вижу твое имя светло-голубым, серым – как утреннее небо. Если сказать Алена или просто Леночка, такого впечатления уже не будет. Почему ты смеешься? – обиделся Игорь. – Я глупый влюбленный мужчина и болтаю всякую чушь, да?

– Что ты! – Она стряхнула с себя оцепенение и возмущенно затрясла головой, отчего ее пепельные волосы завитушками рассыпались по плечам. – Я внимаю тебе, как оракулу, потому что я…

– Потому что ты тоже глупая влюбленная женщина?

– Да! – засмеялась Елена и бросилась Игорю на шею.

– В честь чего у нас сегодня праздник? Ты столько всякого вкусного принесла…

– И полезного!

– Может быть, сбегать за вином? Гулять так гулять!

– Можно, одна рюмочка не повредит… – задумчиво пробормотала она. – Хотя нет, уже очень поздно, я тебя никуда не отпущу. Я хочу все время быть с тобой. Знаешь, сегодня мне было страшно – когда я ехала домой, у меня сжималось сердце от каких-то нехороших предчувствий. Я не могу без тебя. Мне казалось, что, если я приеду, а тебя здесь не будет, у меня просто сердце разорвется…

– Что-то случилось? – серьезно прервал он ее.

– Да, – так же серьезно ответила она и села рядом, заглядывая за стекло микроволновой печки, словно в бездну.

– Что?

– Помнишь ту ночь? – вдруг быстро спросила она. – Ту самую ночь… Ты должен помнить ее!

– Когда ты в первый раз сказала, что любишь меня?