– Какое красивое платье, – задумчиво заметил Игорь. – Наверное, сегодня все мужчины были твоими.

– Были… Но я бросила всех мужчин и прибежала к тебе.

Она наконец переоделась и прижалась всем телом к нему. Какое-то напряжение исходило от ее рук, сердце в груди билось часто и сильно – что-то произошло, Игорь это чувствовал, но спрашивать не хотел. Если захочет – скажет сама. Елена принадлежала к тому типу людей, которых не надо тормошить раньше времени.

– Пойдем-ка на кухню, я сварю тебе кофе…

Немного позже, осторожно отхлебывая из чашечки горячий кофе, Елена произнесла все так же рассеянно и задумчиво:

– Я слушала сегодня музыку. Она… Да, кстати, почему ты не спрашиваешь, где я сегодня была, с кем, ради чего надела вечернее платье? И совершенно справедливо не спрашиваешь, потому что я слушала музыку в консерватории. И сбежала оттуда, не дослушав, хотя все было прекрасно, замечательно, необыкновенно, скрипки пели так, что хотелось плакать!

– И почему же ты сбежала?

– Потому что почувствовала себя страшно одинокой. Я бы хотела разделить все это с кем-то… то есть не с кем-то, а именно… Потому что… Черт! – воскликнула она – чашка упала из ее рук и разлетелась на осколки, залив пол черной гущей. Елена задумчиво посмотрела на лужицу и черепки. – К счастью… Посуда бьется к счастью…

– Ну разумеется, – важно кивнул Игорь.

– Ты нарочно меня злишь! – вдруг рассердилась она. – Ты все понимаешь, но ничего не говоришь… И кто все это уберет?

Он взял свою чашку и хладнокровно, демонстративно бросил ее на пол.

– Разумеется, вместе, – сказал он. – Мы оба тут намусорили.

– Нет, ты не понимаешь… Ладно, это глупо. Но я спрошу тебя прямо, потому что мне очень важно знать, – как ты ко мне относишься? Только не говори о том, какой я замечательный человек и что именно во мне тебе нравится…

– Я люблю тебя, – просто сказал Игорь.

– Что?

– Я люблю тебя.

Игоря поразило, как неуловимо изменилось ее лицо, словно его заволокло туманом. Она протянула руку вперед и прикоснулась к его лицу – со странным, каким-то мистическим выражением, как будто увидела перед собой призрак…

А позже, уже ночью…

– Я не сплю, – вдруг прошептала она. – Что ты?

– Нет, все в порядке, просто я смотрю на тебя.

– Зачем?

– Не знаю. Захотелось на тебя посмотреть.

Елена, до того умиротворенно и неподвижно лежавшая, вдруг быстро протянула к нему руки, прижала Игоря к себе изо всех сил.

– Ах, как мне хочется иногда задушить тебя, потому что я не знаю, как еще можно выразить свои чувства…

– И это говоришь ты, человек творческий, который как никто должен уметь выражать… Нет, не души меня, лучше нарисуй какую-нибудь картину! Я даже могу подсказать тебе сюжет.

– О-о…

– Представь – задний двор какого-то заброшенного завода, ветер гонит по щербатому асфальту рваную газету. На заднем плане помойка с бытовыми отходами. Можно подробно выписать каждую деталь – смятые пакеты из-под молока, картофельная кожура, чьи-то растянутые кальсоны, старый заскорузлый башмак, у которого отлетела подошва…

– О-о!

– Но не это главное – на переднем плане бычок от «Беломора», весь перекрученный, со сплющенным концом – можно даже прорисовать следы от зубов, когда-то его державших…

Хохоча, Елена пыталась стиснуть Игоря еще сильнее. Он, до того серьезный, вдруг тоже расхохотался – они барахтались, как дети, болтали какую-то чепуху. Осенняя ночь печально улыбалась им в окно, весь остальной мир как будто вымер – были только они.

– Погоди! – она внезапно его остановила. – Ты чувствуешь…

– Что?

– Что-то должно случиться. – Она подняла палец вверх, прислушалась к завыванию ветра за окном.

– А я знаю, что, – тихо произнес он.

– Ну так что же, наконец?…

– Вот это… – Он поцеловал ее, потом еще.

Она отвечала на его ласки сначала медленно, словно нехотя, все еще думая о том, какие такие перемены могут произойти, но потом забыла обо всем и стала с нарастающей страстью прижиматься к нему. Она боялась разжать руки, боялась, что он может исчезнуть…

– Я все время думаю о тебе, – позже, когда они лежали уже без сил, едва слышно произнесла Елена.

– Мне это нравится. Думай обо мне всегда.

– Ты совсем не тот человек, которым казался раньше. Ты другой, особенный.

– Какой же? – улыбнулся он в темноте.

– Я не знаю, как объяснить словами. Допускаю даже, что это открыто только для меня и ни для кого больше. Потому что это тайна, тайна, очень важная тайна…

– Значит, я для тебя тайна? – перебил он Елену.

– Да. И я еще знаю, что мне никогда ее не разгадать, что я всю жизнь буду смотреть на тебя и думать, как разгадать ее. Но в том-то весь и фокус – ломать голову целую жизнь и каждый день находить что-то непостижимое, необъяснимое…

– Послушай, ты понимаешь, о чем сейчас говоришь? – с волнением перебил ее Игорь опять. – Ты же признаешься мне в любви!

– Ну и что? – недовольно ответила она.

– Ты! Ведь ты же… Циник, насмешница, для которой, казалось, не было ничего святого, которая открещивалась от всего, что хоть немного отдавало сентиментальностью и романтизмом…

– Сейчас ночь, – ответила она. – Ты не видишь моего лица. И потому мне не стыдно.

– Нет, я вижу – ты улыбаешься и хмуришься одновременно. Скажи мне прямо, скажи еще раз эти слова…

– Я люблю тебя.

Несколько мгновений стояла хрупкая, неподвижная тишина. Воздух в комнате словно звенел едва слышно, бесконечное эхо произнесенных Еленой слов отлетало от стен и углов.

– Сегодня необыкновенная ночь, – наконец произнес Игорь. – Я даже боюсь говорить… боюсь все испортить…

– Странно! – вдруг засмеялась Елена. – Я никогда никому не говорила этих слов. Нет, вернее, говорила иногда, но мне все время казалось, будто я лгу или шучу, а сейчас они произнеслись легко, свободно…

– Спасибо!

– За что, за что? Знаешь, мне кажется, что, если б я позвала тебя – куда угодно, хоть взявшись за руки прыгнуть в пропасть, – ты бы пошел за мной… Как и я за тобой!

Игорь еще сильнее прижал ее к себе. Он вдруг вспомнил того типа, который подкрался к нему в метро и требовал оставить Елену. «Не отдам, – подумал он, – никому не отдам!» Вероятно, тот человек был из ее прошлого, которое теперь уже не имело никакого значения. Но Елене о той странной встрече, о том коротком разговоре на эскалаторе метро он ничего не стал говорить. Потому что теперь она была только его, и их нельзя было разделить – они словно стали единым существом.