— Да неужели? — позволил я себе усомниться. — А я почему-то считал, что цель всякой жизни — её продолжение.

— Ты глуп, — презрительно бросил мой визави. — Глуп, потому что впустил в себя лишнее. А лишнее всегда превращает в грязь любую даже самую чистую чистоту. Потому что своя чистота всегда индивидуальна. А чужая чистота — это ненужная примесь. Ведь стоит только соединить, например, кристально чистое алое с чистейшим зелёным, и из этого противоестественного смешения рождается бурая мерзость. Но видеть и определять эту мерзость большинство, к сожалению, не способно.

— А кто же тогда способен? Высшие существа что ли? Самоназначенные и самовеликие?

Местный снисходительно усмехнулся:

— Игра слов — это лишь игра слов. Определять, есть ли в разумном смешение или он абсолютно чист, могут избранные… Или те, кто ими являлись, но стали предателями. Дар, данный им свыше, отнять, увы, невозможно.

— А хотелось отнять, да? — позволил я себе немного сарказма.

Собеседник нахмурился.

— Такие, как ты, недостойны владеть им. Я знаю, ты тоже умеешь видеть чужие ауры, иначе не смог бы войти в этот мир и добраться до Цитадели. Но это умение, этот великий дар ты применяешь во вред. Жалею, что раньше был слишком терпим к таким вот… принявшим скверну. Потому что надеялся: владение даром заставит их рано или поздно понять, что они творят непотребство. Я долго, преступно долго мирился с тем, что люди смешивают свои ауры: алую и белую, белую и зелёную, зелёную и оранжевую… они даже золотую умудрялись испортить иными цветами. Однако я верил: их может изменить доброе слово и доброе отношение. Но люди оказались неблагодарными и украли у меня самое дорогое… — на этом месте лицо моего визави исказилось гримасой злобы. — И тогда я решил: со злом нельзя договариваться, его надо просто уничтожать, без жалости и сантиментов.

— Угу. И стал превращать людей в зомби, а в нашу Вселенную запустил саранчу, чтобы она всех сожрала.

— Да что бы ты понимал?! — вспыхнул внезапно местный. — Всем, кто ещё не погряз в грехе, я даю шанс очиститься. Делаю их ауру одноцветной и помогаю идти по пути совершенства. Да, этот путь может стать бесконечным, но ведь и люди, которых я изменяю, живут теперь столько, сколько потребуется, чтобы достичь идеала. А саранча… это всего лишь чистильщики. Они вычищают скверну в таких местах, где её слишком много и где уже ничего не исправить…

Я слушал, что он говорит, и вдруг осознал, что мы с ним не произносим ни слова, что наш разговор идёт через мыслеобмен, так же, как в случае с Мелой, и что моя авантюра с прорывом вглубь Цитадели была обречена ещё на этапе планирования. Что, вероятно, такие попытки осуществлялись и раньше, и все они закончились неудачей. Что «древний враг человечества» знал, как с ними бороться, и попросту развлекался, отражая очередную. И что вся его «философия чистоты» основана на обычном комплексе неполноценности, объединённом в одном флаконе с чувством собственного величия и возможностями творить любую фигню, не получая в ответ такую же плюху.

О чём я сейчас жалел больше всего, так это о том, что уже не смогу рассказать другим, что узнал. И, значит, другие будут так же, как я, идти на заведомо безнадёжное дело, раз за разом проигрывая и обрекая тем самым на гибель всё человечество…

— Твоя аура — это самое мерзкое, что я когда-либо видел, — продолжил тем временем враг. — Ты умудрился измазать своё изначальное золото даже не одним, а сразу двумя другими цветами. Ты был похож на меня и мог бы легко стать тем, кто достиг совершенства, но ты предпочёл убожество и направил свою энергию на разрушение. Исправлять тебя уже бесполезно, но это и не получится. В тебе слишком много энергии. Энергии злой, вредной, опасной. Она отравляет мир, а, значит, её надо утилизировать. Но если тебя просто убить, эта энергия выплеснется наружу и начнёт проникать в других. Я этого допустить не могу, поэтому ты умрёшь по-особому. Ты умрёшь так, чтобы твоя злая энергия просто рассеялась. Ты умрёшь там, где она никому уже не повредит и где тебя никто не найдёт, сколько бы ни искал. Безвестный и бесславный конец — в этом и вправду есть… — прищёлкнул он пальцами, — высшая справедливость.

Сказал и, не дожидаясь ответа, вернулся на свой камень-трон.

Через пару секунд у подножия камня засветилось окно перехода.

— Я сам настраивал этот портал, — горделиво сообщил самопровозглашённый хозяин жизни. — Через него могут пройти только тро… двое. Всем остальным этот путь заказан. Войдя в него только раз, они навсегда обрекают себя на вечную пытку в изнанке между мирами.

— И кто же они, эти двое? — не смог не задать я последний вопрос. — Один, как я понимаю, ты сам. Второй…

— Имя тебе ничего не расскажет, — не стал отвечать визави. — Тебя среди избранных нет, а всё остальное неважно… Бросьте его туда, — приказал он моим конвоирам. — Хочу посмотреть, как он упирается.

Меня подхватили под руки и потащили к порталу.

Я не сопротивлялся. Доставлять хоть какую-то радость этому придурку на камне мне не хотелось. Последнее, что я услышал, когда меня швырнули сквозь рамку, было:

— Прощай, враг. С тобой было интере…

Портал схлопнулся у меня за спиной, и в следующее мгновение я почувствовал, как меня разрывает на тысячу мелких осколков…

Опорную орбиту над Флорой «Варяг» занял спустя полтора часа после входа в систему.

— Шлюз два-один, — склонился над пультом командир крейсера. — Борт ноль четыре готов?

«Шлюз два-один. Борт ноль четыре готов», — ответили по селектору.

— Экселенса, может, вы всё-таки возьмёте пилота? — взглянул капитан-командор на сидящую рядом женщину.

— Нет, Клаас, — покачала та головой. — Пилот не нужен. Челнок поведу сама… И, кстати, возможно, я вернусь не одна. Поэтому, будьте любезны, подготовьте на всякий случай вторую каюту.

— Будет сделано, экселенса, — кивнул командир «Варяга»…

Челнок вышел из шлюза через четыре минуты.

Двигатели включились, когда он удалился от корабля на пятьдесят тян.

Расположившаяся в пилотском кресле Анцилла щёлкнула тумблером дешифровки сигнала.

— Ан, ты? — отозвались в наушниках секунд через десять.

— Я, Пао, я, — ответила экселенса. — Сделай, пожалуйста, проход над баронством. Хочу спуститься на первом витке.

— Минуту.

— Жду…

Через минуту ноль пять в защитной дымке по курсу движения шаттла действительно образовался разрыв. К несчастью, Анцилла не умела, как Дир, пробивать барьерную защиту сама, «усилием воли». У Пао, как она знала, с этим тоже возникали проблемы. Поэтому приходилось действовать по старинке: палить в небо из расставленных возле замка скрут-пушек.

Конечно, убить обладательницу индекса барьерного расхождения и профиля чётной сходимости «А плюс 5» не смогла бы никакая защитная дымка, но все электроприборы на шаттле она уничтожила бы без вариантов. А совершать посадку на неуправляемой неисправной машине не решился бы даже суперпилот из межгалактических комиксов.