11 ноября. Реннтиги опять уговорили меня сходить в цирк. Но если честно, то я и сам давно хотел это сделать. К Маккафе домой, похоже, я так никогда и не решусь зайти, так хоть посмотрю на представление. Мне почему-то казалось, что она обязательно должна присоединиться к какому-нибудь артисту, чтобы выходить на арену, или даже придумать свой собственный номер. Такой уж у нее характер. И вот около шести часов к нам пришла Наддка, и с гордым видом уселась в гостиной, пока я облачался в осеннюю одежду и протирал от грязи ботинки. «Чаю хочешь, Наддина?» – спросила ее мама. «Что вы, мы можем опоздать! Ты скоро, Мегаллин? – сказала она. – Поторопись, пожалуйста». Я только усмехнулся и ничего на это не ответил. Подумать только, а ведь я помню, как она разъезжала в коляске (я даже катал ее пару раз). Как вышли из дому, она взяла меня под руку, словно взрослая, и я подумал, что издалека, в свете фонарей и в зимней одежде, нас действительно могут принять за ровесников. «Ты кем станешь, когда вырастешь?» – спросил я от нечего делать. «Пока не решила. Наверное, стану актрисой, как мама». Точно, изображать она хорошо умеет – сам видел, как благодушное настроение мгновенно сменялось у нее бурными слезами и воплями. Идти, конечно, нам было совсем недалеко, но все же не три шага. Сразу за Помидорной мы попали в изрядную толпу, со всех концов города стекавшуюся к цирку. Я стал опасаться, что нам не достанется билетов, и поспешил в кассу, но народу там собралось – туча! Все что-то выкрикивали, бранились, малышня визжала и путалась под ногами, в общем, происходило что-то небывалое. «Ты понимаешь, в чем тут дело? – спросил я. – Почему они словно с ума посходили?» Она посмотрела на меня как на последнего идиота и говорит: «А ты что, не знал? Сегодня же премьера новой программы!» Я чуть не взвыл от досады! «Что же ты мне заранее не сказала? Я бы днем за билетами сходил или даже вчера!» – «А у тебя разве их нет?!» – вскричала она. Тут я настолько разозлился, что готов был настучать ей по шапке, но сдержался и хладнокровно подумал: «Сам дурак, почаще надо на афиши смотреть, а не повторять про себя всякие заговоры». Я потеребил за рукав ближайшую к себе юную посетительницу и спросил: «Не знаете, билеты в кассе еще есть?» Она пожала плечами и напряженно воззрилась в толпу. Вдруг из нее вынырнул какой-то тип примерно моего возраста и с ликующим видом помахал у нее перед носом двумя бумажками. «Ах!» – сказала она и повисла у него на шее. «Там есть еще билеты?» – спросил я у парня. «Есть-то есть, – сказал он, с усмешкой рассматривая меня, – да только не у каждого получится их купить». – «У тебя получится?» – «У меня – да». Я достал из кармана двадцать дукатов и протянул их ему со словами: «Я покупаю у тебя оба билета. А ты пойди и достань себе еще». – «Ах, Аннги, пойдем скорее!» – неприязненно взглянув на меня, воскликнула его подруга и попыталась увести своего приятеля. «Что, боишься – не сумеешь?» – спросил я равнодушно. «Это я-то не сумею? – прищурился парень, недоверчиво рассматривая кучу денег на моей ладони. – Давай!» Он протянул мне свои билеты и сгреб монеты холодными пальцами. «Аннги!» – взвизгнула его подруга и бешено поглядела на меня. «Я сейчас», – буркнул он и растворился в толпе перед кассой, а я поспешил увести Наддку ко входу в цирк. «Ты просто гений!» – восхитилась она, крепко цепляясь рукой за мой локоть и лавируя вместе со мной между возбужденных посетителей. Видимо, она решила, что я пожертвовал дукатами только ради нее. «А, ерунда», – отмахнулся я, но все-таки мне было приятно ее признание. Мы вошли под своды цирка: здесь было тепло и светло, громко играла бравурная музыка, настраивающая публику на праздничный лад. «Мороженое! – крикнул кто-то у меня над ухом. – Только что из снега!» Я вообще-то люблю эту штуку, но продается она только зимой, и вдобавок ко внешнему холоду способна застудить и внутренности. Кажется, это специальным образом замороженное козье молоко (смешанное с ягодным соком), иногда с разными добавками типа изюма. Я думаю: нашелся бы такой умный маг, что придумал бы способ получать снег летом. Как бы нажился человек, применивший его изобретение, если бы стал ходить летом по пляжу и предлагать мороженое! Это совсем не то, что учить плавать медные гвозди. «Хочу», – сказала вдруг Наддка. Ну что с ней было делать? Тем более порция стоила всего-то дукат или полтора. Но этот продавец куда-то успел уйти, и пришлось проталкиваться в сторону ближайшей тележки. Там, конечно, уже стояла очередь – как назло, всем захотелось циркового мороженого отведать! Мы пристроились в хвост и стали рассматривать всяких артистов, которые перед началом представления ходили в толпе и продавали посетителям разные сувениры – искусственные носы, гуттаперчевые шарики на палочках, цветные парики и прочую чепуху. У Наддки так глаза и разбегались, но она молчала. Видно, покупка билетов крепко подействовала на нее, и она просто стеснялась просить меня еще раз потратиться (мороженое – это выше человеческих сил, тут уж она не утерпела). Подобрались мы к тележке, и я протягиваю продавщице деньги, а сам смотрю на товар, пытаюсь выбрать не самый дорогой сорт. «Какое тебе?» – слышу знакомый голос. У меня так и обмерло все внутри: поднимаю голову и вижу Маккафу, как-то затравленно смотрящую на нас с Наддкой. Вот я и подошел к самому трудному месту своего рассказа, все оттягивал, разные подробности вспоминал, а у самого перед глазами стояли ее оплывшая фигура и выпирающий живот, перевязанный голубой лентой. Под глазами – темные круги, а в них непонятное выражение, странная смесь снисходительности и боли. «Нам клубничное!» – заявила Наддка, дергая меня за рукав. Я кивнул, не в силах оторвать взгляд от Маккафиного живота. Мне казалось, что я просто окаменел и не в состоянии осмыслить увиденное, да и сейчас я чувствую себя так, будто… нет, не хватает слов. Но я мысленно поставил на нашем общем прошлом жирный крест – его теперь уже просто не стало. Я, наверное, был для нее лишь случайным… нет, не товарищем, а так, попутчиком на долгой дороге жизни, пристроившимся на час-другой, и о котором можно забыть через минуту после расставания. И потом я почти не видел арену (хотя все время глядел на нее). Представление вроде бы вполне удалось – толпа вокруг меня ревела и хлопала в ладоши, Наддка взвизгивала и трясла меня за локоть. А я сидел как истукан, ничего не понимая и не видя, кроме голубой ленты, небрежно стянувшей ее платье».

Третья тетрадь Мегаллина подошла к концу. Валлент медленно закрыл ее, неотрывно глядя в насмешливые глаза на портрете погибшего мага.

Тучи почти рассеялись, обнажив обширные лоскуты глубокого синего неба. От мокрых мостовых зримо поднимался пахучий пар. Магистр приблизился к солнечному окну и вынул из кармана штанов часы: почти три, пора отправляться в Орден. Тут же глухо зазвонил колокол на дворцовой башне.

Тисса вытирала с полок пыль и не обернулась на звук его шагов.

– Когда появится вчерашний мальчишка-оборванец, выдай ему десять дукатов, – сказал Валлент и пошел во двор, седлать Скути. Там он мимоходом выдернул из поленницы толстую щепку, с трудом разломил ее пополам и один из обломков, покрепче, сунул в карман плаща.

С некоторых пор одна неотвязная мысль свербела в мозгу Валлента, время от времени поглощая собой все остальные соображения. Если труд Крисса Кармельского до сих пор не найден, и даже следы его не обнаружены, то, может быть, он попросту уничтожен Мегаллином? Судя по воспоминаниям очевидцев, в последний месяц жизни маг слабо контролировал собственное поведение. Впрочем, прояснить этот вопрос могло бы повторное вскрытие карликового крокодила, чем Валлент и собирался заняться в ближайший час. Если, конечно, Деррека не будет в Ордене.