Я помню, как бежал всю дорогу к цветочному питомнику.

Я помню ее улыбку и ее смех, когда я был своим лучшим «Я», а она смотрела на меня так, словно я не мог сделать ничего неправильного и был целостной личностью. Я помню, что она смотрела на меня так же и тогда, когда я был совсем другим.

Я помню ее ладонь в своей руке и все ощущения, связанные с этим – как будто что-то и кто-то принадлежали только мне.

Первое сообщение приходит в пятницу: «Дело в том, что все дни были идеальными».

Я читаю его и сразу же звоню Финчу, но он уже выключил телефон, и я снова попадаю на голосовую почту. Но я решаю ничего не говорить и вместо этого отсылаю ему ответ:

«Мы сильно беспокоимся. Я в тревоге. Мой бойфренд считается без вести пропавшим! Пожалуйста, позвони мне».

Через несколько часов приходит еще одно сообщение:

«Я не пропавший. Я найденный».

Я реагирую мгновенно:

«Где ты?»

Но он не отвечает.

Папа со мной почти не разговаривает, зато мама беседовала с миссис Финч. Та немного успокоила ее. Она сказала, что Финч в полном порядке, он дает о себе знать, просит не беспокоиться. Он обещал сообщать о себе каждую неделю, а это означает, что он будет отсутствовать еще какое-то время. Нет необходимости беспокоить психиатров (но, конечно, спасибо за заботу). Не надо вовлекать полицию в это дело. В конце концов, это не первый раз, он поступал таким образом и раньше. Похоже, что мой бойфренд и в самом деле никуда не пропадал.

Но я знаю, что это не так.

– А он сказал, куда отправился? – спрашиваю я маму и только теперь замечаю, какая она одновременно взволнованная и уставшая. Представляю, что бы с ней случилось, если бы пропал не Финч, а я. Родители подняли бы на ноги всю полицию в пяти штатах, чтобы найти меня. После всего произошедшего я думаю, что никогда не сделаю того, что заставило бы их переживать за меня.

– Если она что-то и знает, то мне не сообщила. Я уже не знаю, что еще мы можем сделать. Если его родители совершенно не волнуются за него… Полагаю, нам остается только верить словам Финча, раз уж он говорит, что в полном порядке. – Но я понимаю, что она многого не договаривает, и я словно бы слышу эти слова: «Если бы такое случилось с моим ребенком, я сама бы отправилась на поиски и лично вернула бы его домой».

В школе, похоже, только я, Бренда и Чарли замечаем его отсутствие. Впрочем, он ведь всего лишь трудный подросток, от которого тут одни лишь неприятности, и к тому же его уже исключили из школы. Учителя и одноклассники уже успели забыть о его существовании.

Все вокруг ведут себя так, словно ничего не случилось, и все превосходно. Я хожу на занятия, после уроков играю в оркестре. Я провела первое собрание, посвященное открытию журнала «Зерно», на которое пришло двадцать два участника. Все девчонки, кроме Адама – это бойфренд Бренды, и Макса – это брат Лиззи Мид. Мне ответили еще два колледжа. Стэнфорд прислал отказ, из Университета Лос-Анджелеса пришел положительный ответ. Я хочу позвонить Финчу и рассказать об этом, но выясняется, что ящик голосовой почты уже переполнен, и новое сообщение отправить ему невозможно. Я не утруждаю себя тем, чтобы набрать ему текст и отослать. У него всегда уходит много времени на то, чтобы ответить на мое письмо, и даже когда он пишет, его слова никак не связаны с моими текстами.

Я начинаю злиться.

Через два дня Финч присылает мне сообщение: «Я на самой высокой ветке».

Следующим вечером я получаю: «Мы написаны краской».

Через несколько дней: «Я верю в знаки».

На следующий день: «Свечение ультрафиолета».

Проходит десять дней. Снова послание: «Озеро. Молитва. Как чудесно быть чудесным Частным образом, наедине».

Больше сообщений не было, и наступила тишина.

Тринадцатого апреля мы с родителями едем на тот самый мост и спускаемся в высохшее русло реки, чтобы положить цветы на то место, где погибла Элеонора. Мы натыкаемся на такой знакомый автомобильный номерной знак, вокруг которого кто-то разбил маленький сад и посадил цветы. Финч.

Меня начинает бить дрожь, и не только от влажного апрельского воздуха. Прошел год. Мы стоим молча, и я понимаю, что мы остались жить.

На пути домой я размышляю о том, когда же Финч побывал здесь, когда нашел номерной знак. Наверное, когда возвращался домой. Я жду, что родители заговорят или о высаженных цветах, или об Элеоноре. Хотя бы сегодня (а когда же еще, если не сегодня?) они могли бы назвать ее по имени. Но они молчат, и тогда говорить начинаю я:

– Это я предложила поехать посмотреть парад на весенние каникулы. Элеонору это вовсе не интересовало, но она сказала мне: «Если тебе действительно хочется увидеть парад, его надо увидеть вживую. Давай последуем за ним по всем штатам Среднего Запада». Она всегда делала все, что хотела, и даже чуточку больше, словно немного забегая вперед. Поэтому все, что она задумывала, получалось и лучше, и восхитительнее.

Как у еще одного моего знакомого.

Я начинаю напевать свою любимую песню парада, ту самую, которая больше всего напоминает мне об Элеоноре. Мама смотрит на папу, но он полностью поглощен дорогой, а потом присоединяется ко мне.

Вернувшись домой, я сажусь за свой письменный стол и задумываюсь над маминым вопросом. А почему ты хочешь создать интернет-журнал?

Я перевожу взгляд на доску, прикрепленную к стене. Записки на ней уже не умещаются, они идут дальше по стене и добираются до шкафа. Я открываю тетрадь с записями о путешествиях и быстро пролистываю ее. На первой же пустой странице я пишу: «Зерно – существительное, составляющее что-либо; нечто, что может служить основой дальнейшего роста или развития».

Перечитываю и добавляю: «Зерно» – для всех…»

Зачеркиваю все слова.

Пытаюсь заново: «Зерно» создано для того, чтобы развлекать, информировать вас, а также обеспечивать вашу безопасность…»

Это я тоже зачеркиваю.

Я думаю о Финче и Аманде, потом смотрю на дверцу шкафа, где до сих пор можно заметить дырочки от кнопок, на которых держался настенный календарь. Я вспоминаю большие черные кресты, которыми отмечала каждый прожитый день, потому что мне хотелось единственного – оставить их позади.

Я переворачиваю еще одну страницу и пишу: «Журнал «Зерно». Начать здесь». Потом я вырываю эту страничку и приклеиваю к стене.

Я ничего не слышала от Финча с марта. Но я больше не волнуюсь. Я сержусь. Я злюсь на него за то, что он исчез, не оставив ни слова. Я злюсь на себя за то, что меня, оказывается, так легко бросить. Значит, во мне недоставало того, чтобы хотеть оставаться всегда рядом со мной. Я веду себя так, как любая другая девушка после разрыва отношений с парнем. Я ем мороженое из стаканчиков, слушаю музыку, которая нравится только мне, меняю фотографию в «Фейсбуке». У меня отросли волосы, и челка теперь выглядит вполне сносно. Я такая же, как была прежде, хотя я так себя не чувствую. Я собираю все вещи, напоминающие о нем, в одну коробку и прячу ее в шкафу подальше. Нет больше никакой Ультрафиолет Марки-Ни-Одной-Помарки. Я снова Вайолет Марки.