– Дорогой профессор, моя задача – не пропустить военную технику в центральную часть города. Согласитесь, жизнь сотен тысяч людей дороже этой лаборатории, разве не так? – Лумис в упор посмотрел на астронома. – И кстати, вот этот приборчик – супер-бинокль, или… Как он называется? Какое у него увеличение?

– Милый человек, этот «приборчик», как вы смели выразиться, – оптический телескоп. Он дает разрешение семь тысяч раз. В совмещении еще с несколькими «приборчиками» он позволяет обнаружить невидимые глазу космические объекты, необъяснимой доныне природы. Дальность до этих объектов, по моей гипотезе, сотни тысяч, а возможно миллионы световых лет. Понимаете, нам с вами не повезло, с некоторой точки зрения, наша звездная система очень одиночная, как всем известно, – старик на мгновение остановил взгляд на Лумисе. – Система состоит из трех звездных компонентов различной природы. Они вращаются вокруг общего центра масс. Естественно, более массивный красный гигант Эрр описывает меньший круг, а легкий желтый карлик – наша родная звезда Фиоль, вытянутый эллипс. Между прочим, сколько бы вы не изощрялись в вашей военизированной борьбе за мир, жизнь на планете все равно прекратится через какое-то количество миллионов циклов, потому как гигант имеет очень большую излучающую поверхность и скоро его энергия иссякнет. Можно представить, что он мгновенно перейдет на другой энергетический уровень, сбросит верхнюю оболочку и начнет схлопываться, не знаю, правда, до какого предела, у меня нет наблюдаемых данных – слишком далеко другие звезды. Когда планета столкнется со сброшенной газовой оболочкой, она испарится, как пылинка, вся, начисто. Кроме того, близкий взрыв гиганта инициирует процессы в недрах Фиоль. Она тоже может взорваться. Жалко, этот эпилог некому будет видеть. Даже если на звездах есть разумные наблюдатели, они вряд ли нас заметят, расстояние непостижимо огромно.

– А что кроме Фиоль, Эрр и Лезенгаупа есть другие звезды? – спросил Лумис.

– Молодой невежа, знайте, наша система, кроме звезд, имеет еще, по меньшей мере, четыре крупных планетных компонента и по крайней мере шесть мелких. Все они описывают очень запутанные, в основном нестабильные орбиты. Наверняка, существует еще несколько планет, об этом свидетельствуют однократные, не до конца проверенные наблюдения. В смысле орбиты нам несказанно повезло: она очень стабильна, даже в момент прохождения вблизи Эрр, когда влияние гиганта удаляет нас от Фиоль, это чертовски нам помогает, поскольку, в этот период Фиоль и гигант одновременно усиливают светимость. Нам, конечно, очень везет: синхронность совпадения периодов обращения планеты вокруг Фиоль и ее самой вокруг Эрр сходятся на целое число циклов, так что, в момент прохода возле гиганта, Гея оказывается между двумя источниками тепла, но в то же время дальше, чем обычно, от разогретой материнской звезды. Да, в эти моменты на планете климат несколько меняется в ту или другую сторону температурной шкалы, но все это, к счастью, в пределах допустимых для жизни. А вот существуют ли другие звезды кроме наших трех, это я вам скажу – вопрос, – давно не имевший собеседников ученый просто засветился от счастья, прочесть внеплановую лекцию. – Об этот вопрос переломали копья многие и многие головы, не одна диссертация погорела на этом. Все вновь упирается в недостаточные данные. Сколько не смотри на небо невооруженным глазом, ничего кроме нашей звезды-матери, гиганта Эрр и двух маленьких лун не увидишь. Даже Лезенгауп, как мы знаем, не ощущаем человеческим глазом. Хотя, существуют исторические хроники, в которых сказано о третьей – видимой звезде. В конце-концов, существует праздник Трех Солнцестояний. Вас, юноша, данное словосочетание никогда не заставляло призадуматься? Есть подозрения, что сам одноименный открыватель – величайший астроном-наблюдатель времен Возрождения Империи граф Лезенгауп, пользовался для ее нахождения древними картами неба. Правда, мы сейчас не об этом. Вы ведь спросили о других звездах?

– Стоит глянуть в телескоп, а еще лучше посмотреть на данные радиотелескопа и, тут уж, море пищи для ума. В радиодиапазоне небо неоднородно, где-то там существуют неопознанные удаленные объекты, только несколько из них совпадают по местоположению с оптическими туманностями. Но туманности ли это? Если это туманности, то есть, космическая пыль, то почему она светится? В простейшем случае и то, следует допустить, присутствие в их недрах звезд, но я предполагаю, это не так, – старый ученый на мгновение остановился в своем бесконечном вращении, вокруг общего центра притяжения между ним и Лумисом. – Эх, если бы мне рефлектор с зеркалом метров четырех в диаметре, а лучше заатмосферный телескоп (к сожалению, об этом не стоит и мечтать), я бы доказал, – повторил он на более возвышенной ноте. – Что это – сами звезды. Всякая пылинка, в этих самых «туманностях», это звезда. Сколько их? Не знаю, может десятки, сотни миллиардов штук в каждом облаке. Эти облака имеют разную форму: то шаров, то спиралей. Почему так, не могу объяснить, нужно специально этим заниматься, нужны вычислительные машины, персонал. Кто в этот жуткий период истории будет этим заниматься? Может ваш революционный штаб? – старик в очередной раз замер, нарушая законы небесной механики. – Ах да, юноша, я не совсем ответил на ваш вопрос. Так вот. Если исходить из того, что эти самые туманности состоят из звезд, тогда внутри них должно твориться нечто невообразимое. Расстояние между отдельными компонентами: один световой год и менее. Звезды рождаются, умирают в окружающем пространстве постоянно. Планеты вовсе не имеют стабильных орбит, они постоянно перехватываются близкими соседями. Звезды играют ими как мячиками. Планеты не имеют атмосфер и воды, они вечно подвергаются ударам сброшенных солнечных оболочек. Часто звезды сталкиваются, увидеть бы такое. Жалко этого не лицезрит вообще ни кто, жизнь в этих «туманностях» невозможна, там нет разума. Только представьте: миллиарды планет и никакой жизни. А ведь было бы так интересно, ведь там, до соседних звездных систем рукой подать, физически возможны межзвездные полеты. Да, природа несправедлива – живое возможно только в сотнях тысяч световых лет от этих островов света и только в кратных системах, потому как в них, условия находятся именно на той гране стабильности и нестабильности, в которых зарождается жизнь.

Ученый смолк, сразу ссутулился и как бы уменьшился в размерах. Лумис в этот момент выслушивал, в прижатом к уху наушнике, доклад о закладке последнего заряда. Техники закончили свою работу. Теперь в недрах здания замерли более сотни расположенных по сложной схеме восьмисоткилограммовых связок взрывчатки. Лумис поднес ко рту микрофон.

– Всем отрядам, за исключением взрывников, покинуть здание! Карбан, приступайте к подключению детонаторов!

– Вы, все-таки, хотите взорвать мою обсерваторию? – подал голос профессор.

– Я уже отвечал вам. И вот что. Можем мы с вами перенацелить этот самый телескоп куда-нибудь в восточную сторону. Интересно посмотреть, что там делают гвардейцы?

– Но телескоп смещен в определенном направлении, я веду программные наблюдения, – растерялся ученый. – Впрочем, вам это все равно.

Тит ждал, как и все остальные. Их отряд перекрывал улицу Маршала Пиронга. Позиция была выбрана удобно: с обеих сторон от них улица уходила под горку. Передовые наблюдатели уже сообщили им по радио о продвижении танков и теперь все были в напряжении, многие из защитников позиции вообще не видели в жизни «живого» танка, по крайней мере, вблизи. Пожалуй, такие и храбрились больше всех. А вот Тит, танки видел, в свое время он служил в противотанковом истребительном батальоне. В настоящем бою ему, правда, побывать не пришлось, но он помнил психотренинг, когда надо было просто пролежать в бетонированном окопе несколько минут, а над тобой проползало сверху стальное чудище, свое родное – не вражеское.