сравнивает обе радиостанции: «Между “Эхом” и РС, естественно, есть конкуренция. Они работают на одной площадке. И, могу сказать, что “Эхо” мобильнее, разнообразнее, а РС – консервативнее, если говорить о средствах, о форматах. Консерватизм как чуть меньшая фантазия, чуть меньший риск. Это опробованные форматы, маломеняющиеся, но хорошие. Я не могу быть объективным, так как работаю и там и там и знаю кухню творческую изнутри. Академизм РС, безусловно, присутствует, он связан с бюрократическим устройством, потому что, когда главное начальство находится за океаном, это так или иначе накладывает отпечаток даже на скорость. Я сейчас не сравниваю политику редакционную – “Газпром” или Госдепартамент США непосредственно влияет на политику радиостанции? Но сам факт того, что Венедиктов может снять трубку и позвонить в контролирующую организацию (которая в данном случае – Кремль), или предупредить, или согласовать, или задать вопрос… Венедиктов имеет эту возможность. Я не думаю, что у кого-то из руководителей московского бюро есть возможность снять трубку и позвонить в Госдепартамент США. Есть такая некоторая бюрократическая прослойка. Я думаю, это, в частности, определяет консерватизм станции по сравнению с “Эхом”.

Но я должен сказать, что я не сторонник того, чтобы кого-то поставить на первое или на второе место… РС было некоторым знаком в советское время. И конечно, исторически РС переоценить сложно. Потому что именно по РС мы слушали реальные новости. Это был почти единственный источник информации о том, что происходит в родной стране. РС подготовило перемены и, соответственно, повлияло. Потому что на улицы в 1980–1990-х выходили люди, преимущественно слушавшие РС. Просто количество перешло в качество, время поменялось, поменялась обстановка. Если вспомнить эту знаменитую фотографию Манежной площади, – вот эти непосредственные творцы перемен, стотысячные демонстрации в Москве на рубеже 1980–1990-х. Я думаю, что уж каждый второй точно – это радиослушатель РС. В этом смысле трудно переоценить роль этого радио»[629].

Авторы РС, писатели, работающие в московском бюро, рассказали о взаимопроникновении их литературного творчества и работы на радио. Их отношение к слову, к эстетике и литературе отражается в том, что они делают в эфире, как работают и какие темы выбирают.

Елена Фанайлова говорит, что оставаться поэтом ей помогают интервью, которые она делает для РС: «У меня была всегда идея фикс, связанная с одной из статей Томаса Стернза Элиота[630]. У него есть теория, что лирический поэт – это низшая степень развития поэта, вторая – это эпический поэт и, наконец, третья, высочайшая степень существования поэта – это поэт-драматург, то есть тот, кто может разложить свои стихи на голоса либо написать стихотворную пьесу. Так вот, я могу совершенно уверенно сказать теперь, что лет пять назад мне удалось достичь этого порога благодаря большой работе с чужими голосами. Когда ты много работаешь с людьми, они заполняют твою голову – я имею в виду себя сейчас, как поэта. Ты не связан со своим “я”, ты очень сильно связан с другими людьми, с их “я”, с их мнениями, с их голосами и даже звуками. Для поэта чрезвычайно важна мелодика. И когда ты уже сходишь с ума от монтажа, у тебя неделями звучат эти другие голоса в голове… Я думаю, что мой внутренний голос они вполне себе подвыбили и заменили его своими. Со времени этой работы, я бы сказала, что у меня очень большой интерес к другим людям… И мои стихи изменились, они стали стихами театрального типа. Их несколько раз ставили, например Эдик Бояков[631].

Что еще важно про поэзию и эфир: поэзия – это очень серьезный информационный сгусток, поэзия – это энергия и информация, очень серьезный ресурс, возможно, недооцененный современными медиа. А может быть, и, слава богу, никто об этом не знает. Потому что так концентрированно выражать мысли, как это умеет поэзия, другие литературные формы могут не всегда. А вот с репортажами у поэзии есть сходство, потому что она точно так же, как короткий информационный репортаж, умеет в лапидарной форме выразить самое важное. В поэзии внутренняя информационная скорость очень высокая, и это тоже роднит ее с эфиром. Это роднит ее с радио, особенно на коротких репортажных отрезках…

Мне, как поэту, радио очень помогло. Когда ты занимаешься информацией и временем, ты чувствуешь, как это устроено. Это очень влияет на твою внутреннюю ритмику, на то, как она меняется. Для меня плодотворный период, как поэта, связан с радио… Кроме того, работа на радио меня и стихи правильно научила читать. Потому что внутренний свой ритм, который в тебе живет, передавать артистическим способом – это очень важная вещь… Как поэту, мне было интересно понять, что у стихов и радиоэфира много общего». Елене Фанайловой удается оставаться поэтом на радио. Это тонкая связь, ее трудно передать словами, но она слышна в эфире.

В начале 2000-х годов Елена Фанайлова стала вести на РС программу «Далеко от Москвы», которая превратилась в развернутые часовые репортажи о том, как живет тот или иной город, глазами гуманитариев: художников, артистов, музыкантов. Фанайлова рассказывает о том, как выглядела программа: «Я выезжала куда-то в регион на фестиваль. Обычно я хорошо знала богему в этом регионе. В неподцензурной литературе я вращаюсь с конца 1980-х годов и довольно хорошо знала про Ригу, про Питер, про Сибирь, я знала литераторов в этих зонах. Одна из первых программ была про Калининград, потому что там был органный фестиваль, который делала Вера Таривердиева[632]. Это был и органный фестиваль, и портрет города. К тому времени я уже познакомилась с Гришковцом, который мне рассказал все самое прекрасное о городе, к кому сходить и с кем поговорить.

С Гришковцом мы познакомились в Тбилиси. Это была моя первая программа “Далеко от Москвы” – о фестивале “Арт Груз”[633]. Много звука было: там был театральный фестиваль, там был Давид Сакварелидзе (прекрасный грузинский режиссер, он рассказывал о своем видении театра), акции в защиту города. Все это было в моей программе – и как мы ехали, и все эти сложности с таможней, и стихи, конечно, там звучали стихи. Я сходила к дочери поэта Галактиона Табидзе, которая еще была жива, записала ее маленькое интервью.

Потом была Рига, Воронеж, Кемерово, Новосибирск… Четыре года просуществовала программа, четыре года встреч и интервью с людьми, которые делают культуру не в Москве… Я приезжала обычно на четыре дня – у меня меньше десятка интервью просто не могло быть. Конечно, не все пятнадцать минут интервью попадало в программу, но самое яркое – то, что