— Разумеется, нет. Куини, мадам Лекарт, приехала домой сама.

— Вы думаете, я приму от вас деньги после всего, что я рассказала? — ужаснулась Куини. — Передайте их новой школе или приюту, где в них так нуждаются дети. Я не возьму ни пенса.

Братья обменялись удовлетворенными взглядами. Их сестра не только умна и красива, но также горда и великодушна, истинная Эндикотт. Извинившись, Алекс передал сына Джеку, его дяде, и куда-то вышел.

Пока они ждали, леди Кард описывала Куини ее собственность, а Джек и Гарри пристально смотрели друг на друга поверх головы малыша.

Граф вернулся с маленькой шкатулкой и, открыв ее, высыпал содержимое на колени сестры. Кольца, ожерелья, броши, жемчуга, бриллианты и рубины сверкали на ее черной юбке.

— Драгоценности принадлежали Лизбет, твоей матери. Моя Элеонора взяла из них только то, что требовало починки, невеста Джека выбирала из личной коллекции нашей матери. Это тоже часть твоего наследства. Когда тебя представят ко двору, все завидные женихи Лондона будут у твоих ног. Из-за твоей красоты, а не только из-за богатства и связей. Поэтому тебе нет необходимости торопиться с замужеством. Более того, мы только что нашли тебя, и мне ненавистна мысль так быстро с тобой расставаться.

— Алекс, — вмешалась любимая жена графа, — перестань быть таким чопорным. По всему видно, что они любят друг друга.

Алекс вопросительно поднял брови и взглянул на сестру. Джек презрительно фыркнул.

Куини смотрела на братьев: на графа, такого уверенного в своей значимости и власти; на Джека, такого энергичного и смелого. Затем посмотрела на их жен: красивую, несмотря на беременность, кузину Элеонору, очаровательную Эллисон, бывшую учительницу, благодаря которой она чувствовала себя не такой чужой среди аристократов. Все они — ее родственники — хотели дать ей богатство, владения, свое прославленное имя, место в обществе, связи, о которых она даже не мечтала. Они действительно ее приняли.

Но она уже не ребенок, нуждающийся в помощи и опеке. Она независимая женщина и сама твердо знает, чего хочет.

— Простите меня, милорд, — сказала она. — Алекс, Джек, миледи, я ценю вашу щедрость и добрые намерения, но я не нуждаюсь в драгоценностях, загородных домах, счетах в банках. И я до смерти боюсь представления ко двору. Позвольте мне самой выбрать свою судьбу, слишком долго ее за меня определяли другие люди. Но теперь я хочу поступить, как подсказывает мое сердце.

— И что же оно подсказывает?

Она повернулась к своему верному Гарри. Тот покраснел от устремленных на него взглядов, но обошел ее кресло и, не обращая внимания на присутствующих, встал на колени.

— Дорогая, ваш брат прав. Я не достоин леди Шарлотты Эндикотт. Я не располагаю ни богатством, ни обширными владениями, ни положением в высшем обществе. И у меня запятнанная репутация. — Гарри достал из кармана и протянул ей кольцо с бриллиантом. — Это единственная драгоценность, которую я могу вам предложить со всей моей любовью, сейчас и навеки.

— Вы полюбили меня и поверили раньше всех.

— Сразу и всем сердцем.

Куини протянула руку, чтобы он мог надеть ей кольцо.

— И я люблю вас, Гарри Хэркинг. Всем сердцем. И попытаюсь стать идеальной женой. А если не получится идеальной, то буду просто самой лучшей.

Алекс предложил подождать со свадьбой три недели, чтобы сделать, как и подобает, оглашение в церкви и рассеять неизбежные слухи. Элеонора предложила дождаться рождения ребенка, чтобы она смогла пригласить всех соседей и половину Лондона по случаю бракосочетания и воссоединения семьи. Джек считал, что необходимо подождать год, чтобы влюбленные проверили свои чувства. Гарри мечтал использовать специальное разрешение завтра же утром, а для этого нанять вечером карету и сбежать в Гретна-Грин. Его дружно проигнорировали.

Куини остановилась на двух неделях. В конце концов, это ее свадьба, и она не позволит решать за нее, потому что не хочет быть всего лишь маленькой сестрой или безропотной женой, как ива склоняющейся перед любым желанием мужа. Кроме того, ей требовалось время, чтобы сшить необыкновенный свадебный наряд.

— Голубой, как твои глаза? — спросил Гарри. — Или розовый, как губы? Или кремовый, как кожа? Только не черный, хотя лично мне ты нравишься и в этом платье.

«Это платье» тут же попало в его объятия, и не только платье.

Исправившиеся братья-грешники отвели им комнаты в противоположных концах дома, но они встречались то в бельведере, то в гроте или в тенистых, уединенных местах, даже в пустом коттедже, чтобы эти две недели не пролетели зря. Ведь все уже оговорено.

Кроме одного.

— Я теперь не знаю, как обращаться к тебе, любовь моя, — пожаловался Гарри. — Твои старые друзья зовут тебя Куини. Твоя новая семья настаивает на Лотти, посторонние называют леди Шарлотта. Чарли отказывается звать тебя иначе, чем мадам Дениз. Твой надоедливый брат Джек клянется проткнуть меня шпагой, если я хоть раз назову тебя cherie. Он говорит, это непочтительно и ниже твоего достоинства.

Поскольку в это время Куини лежала под ним, то могла только посмеяться над его заботами.

— Право, дорогая, что предпочитаешь ты?

— Леди Хэркинг, конечно.

И она стала его женой, поклявшись перед семьей, друзьями, перед самим Господом, что будет ею до своего последнего вздоха.

Но для Гарри она будет всем: утонченной мадам Лекарт, смелой cherie, которая по любви отдалась ему, Лотти, которая могла наконец смеяться, и настоящей леди, какой она была сейчас. Но прежде всего она теперь навечно была Куини, королевой его сердца.