Русские дружинники и татарские лучники подавленно молчали. Лошади – и то не всхрапывали. Только глухой стук копыт по засохшей грязи отражался от обшарпанных стен пустующих домов.

Когда добрались до рыночной площади, Рамук, трусивший подле коня Золтана, вдруг встал как вкопанный. Принюхался, ощерился, поджал уши, глухо зарычал. Хозяин пса придержал коня, тронул висевшую у пояса саблю. После минувшей ночи Золтан сменил прямой русский меч с серебряной насечкой на более привычный изогнутый клинок, снятый с убитого татарина и тоже густо украшенный серебром.

Взмахом руки Всеволод остановил отряд. Повернулся к шекелису:

– В чем дело, Золтан?

– Чует Рамук кого-то, – озабоченно отозвался угр.

Заозирался, заерзал в седле.

– Кого? – спросил Всеволод, – Кого чует твой пес?

– Я-то почем знаю! Нечисть, небось, где-то от солнца прячется.

Нечисть? Где?

Широколобая собачья морда была обращена к большому каменному зданию с редкими узкими и забранными решеткой окошками в толстых стенах. Пес не отводил глаз от приоткрытой двери. Низкой, массивной, окованной железом, с малюсеньким треугольным смотровым отверстием, с большим железным кольцом посередке и с торчащим наружу краем добротного засова.

– Что там, Золтан? В том доме?

– Да ясно что. Городская тюрьма. Вон и столб позора у входа. И цепи для колодников.

В самом деле... Бранко именно сюда, на рыночную площадь, со стен показывал, когда предлагал занять оборону в порубе. И ведь действительно, неподалеку от входа в узилище на крепко сбитом помосте высился позорный столб. Толстое, грубо отесанное бревно. К бревну прикреплены железные кольца. А с помоста свисает несколько ржавых цепей. На трех – разомкнутые колодки. Развлеченьице для рыночной публики. И развлечение, и назидание... Сейчас, правда, прикованных колодников здесь не было. Ни живых, ни мертвых. Но вот тюрьма, судя по поведению Рамука, не пустовала.

Очень интересно... Такие поруба укроют и от солнца днем, и от темных тварей – ночью. Бранно был прав – не простая то тюрьма, а настоящая крепость стоит у рыночной площади. Кто-то, видимо, ее и использует в этом качестве. Только когда – днем или ночью?

Если днем – почему дверь не заперта? Почему не закрыта хотя бы плотно? Если ночью – почему не бегут навстречу радостные людишки? Людишки...

– Нечисть, говоришь, прячется? – пробормотал Всеволод.

Шекелис тоже оценивающе смотрел на толстые крепкие стены и узкие окна.

– Может, нечисть, а может...

– Человек?

Жаль, Рамука не спросишь...

– Какой человек?! Откуда здесь взяться человеку?! – К ним спешно подогнал коня Конрад, досадующий на очередную задержку. – Там, где прошли нахтцереры, людей нет и быть не может.

– Упыри прошли и мимо Серебряных Ворот, – резонно заметил Всеволод, – Но там, я надеюсь, еще остались люди. Почему же здесь не может случиться того же? За этими стенами вполне можно укрыться от тварей.

– И что? Даже если в темницах Германштадта брошены узники, даже если до них не добрались вервольфы и нахтцереры, все они давно должны были умереть от голода и жажды.

– Я говорю не об узниках. А о том, кто по доброй воле остался в этом городе.

– По доброй воле? Здесь?

– Именно! И я хочу узнать, кто остался. И почему.

– Русич! – кажется, хладнокровный сакс начинал терять терпение. – Нам нужно спасать мир, а не забившихся по щелям поселян и бюргеров.

– Вообще-то мир-то как раз и состоит из этих самых поселян и бюргеров, – хмыкнул Всеволод.

– Мы зря теряем время!

– А может, и не зря. Я хочу проверить узилище, Конрад. Не такое уж оно и большое, так что надолго мы здесь не задержимся.

– Я займусь! – вызвался Золтан. Соскочил с коня, потянул из ножен саблю. – Коли человек там – найду, коли нечисть – изрублю в капусту. Возьму Рамука да ребят своих прихвачу. А уж ежели и ты, русич, дашь с полдесятка дружинников – в два счета управимся.

– Не дам, – хмуро ответил Всеволод. – И тебя с твоими шекелисами не пущу. Ни к чему рисковать понапрасну – и так уже уйму народа потеряли. Пойду с Рамуком сам. Загляну, проверю и вернусь.

– Не-а, сам не пойдешь, – осклабился Золтан. – Рамук тебя слушать не станет.

– Ладно, – вздохнул Всеволод. – Ты – тоже. Со мной. Но собаку вперед пусти.

Золтан кивнул, что-то коротко и резко приказал псу. Рамук стрелой сорвался с места. Тихо, скрытно – без рычания, без шума – метнулся через рыночную площадь. Скользнул в приоткрытую дверь поруба.

Исчез во мраке.

Всеволод и Золтан, звеня доспехами, бежали за собакой. Но вовремя добежать не успели. Ни тот, ни другой.

Едва миновали позорный столб, едва ступили на низкий порог...

Грохот и визг донесся откуда-то из недр узилища. Пронзительный визг издыхающей собаки.

– Рамук! – выдохнул Золтан.

– Ра-а-амук!

Шекелис, вмиг позабыв о всякой осторожности, ворвался в тюрьму первым. Плечом толкнул скрипучую дверь. Вбежал в темноту.

Грохот сапог. Звяканье шпор.

И снова – глухо, будто из-под земли:

– Ра-а-амук! – но уже с болью и ненавистью.

Всеволод вбежал следом за угром.

Небольшой коридорчик. Дальше – большая комната, едва-едва освещенная единственным узким окошком. Длинная скамья. Массивный стол. Чернильница с высохшими чернилами. Сломанное перо. Пыль. В стене – еще одна дверь. Открыта.

Туда!

Лестница вниз. Опять – короткий коридор. Решетка. Поворот. Дверь. Еще комната. Скупой свет из окошка, похожего на вынутый из кладки под самым потолком кирпич, едва освещал...

А вот тут влетевший в помещение Всеволод чуть не споткнулся.

...Освещал лежавшее поперек прохода и преграждавшее путь длинное железное... Ложе на деревянной раме с двумя обмотанными веревками воротами по краям. Тяжелое. Перевернутое. Короткими загнутыми ножками кверху. Густыми острыми шипами книзу.

Под странным ложем еще подрагивали белый хвост и вывернутая задняя лапа шекелисского пса. Из-под ложа растекалась кровавая лужа. Мертв! Рамуку уже ничем не помочь – собаку пронзили не меньше десятка шипов. Два попали в голову.

Всеволод похолодел: на месте несчастного пса мог ведь оказаться он сам. Или Золтан.

А Золтан сейчас рычал не хуже несчастного Рамука. Рычал и метался в густом полумраке с обнаженным клинком. Натыкаясь на железо, ругаясь...

Да только не было здесь никого. Лишь железные кольца, цепи и факельные подставки по стенам. Жаровня в углу. Колодки на полу. Рядом – грудой – щипцы, тиски, многохвостые кнуты, вилки, ножи, пилы, крюки, молотки и прочий палаческий инструмент.