Ставр сурово стукнул посохом в доски пристани.

– Князь Годослав не забудет доброты князя Бравлина к нему. Не забудут этого и люди нашего князя. Я благодарен тебе, добрый вой, за предупреждение. Но если Годослав поедет не через ваши земли? Если он совершит небольшой объезд и со своей земли переправится сразу в Хаммабург?

– Наши люди смотрят за дорогами… И делают выводы… На вашей, а не на нашей земле даны должны поджидать Годослава в засаде. Они решились бы сделать засаду и на нашей, но здесь слишком много наших воев, которые могут помешать черному делу.

– Я, кажется, знаю людей, которые стремятся устроить засаду. Мы недавно переправили их на вашу сторону. А они назад рвутся… Пусть рвутся, там их встретят…

– Граф Ксарлууп… Может быть… Он не очень стремился попасть на турнир. Кроме того, утром переправился через реку и герцог Сигурд. Он отправил к верхней переправе пять дружинников и пять стрельцов. Сам же с остальными направился в Хаммабург.

– Я благодарен, вой, и тебе, и твоему князю. Будь здрав всегда, и прибудет счастье в твоем доме. Теперь разреши мне проявить заботу о своем князе.

– Будь здрав, волхв, – дружинник повернулся и, скрипя досками, пошел с пристани к привязанным неподалеку лошадям. Другие вои последовали за ним с почтением, что не осталось без внимания Ставра.

– Ты слышал, Далимил?

– Слышал, Ставр. Я возвращаюсь.

– Забудьте про жалость. Даны не должны уйти живыми. Живой дан – угроза жизни князя.

– Барабаш едет со мной? – спросил Далимил.

Барабаш поднялся из лодки и вздохнул так жалобно, что даже Ставр потерял свою суровость.

– Нет. Дома у нас достаточно хороших стрельцов. Он может понадобиться здесь. Кроме того, это единственная возможность для Барабаша заработать целую кучу золота. Отправляйся один и всем передавай весть. Пусть каждый знает, пусть каждый бодрич видит в каждом дане врага. И сразу, если Лют уже уехал, отправь второго гонца к Дражко.

– Все сделаю. Будь и ты осторожен. Если даны не церемонятся с князем, то…

– То и я не буду с ними церемониться! И Барабаш постарается… И не забудь сказать князю про добрую волю Бравлина. Постарел он, но еще держится молодцом… На него, пожалуй, можно и положиться…

Ставр посмотрел в сторону пожилого воя.

– Это… – начал Далимил.

– Это – сам Бравлин… – кивнул Ставр.

Дражко почти не смог уснуть этой ночью, несмотря на то что очень мало спал, к тому же почти не раздеваясь, и предыдущую. Но сильный организм воина с такими нагрузками привычно справлялся. Труднее оказалось перенести другие нагрузки, которые заставили князя-воеводу всю ночь ворочаться, вытирая знаменитые усы о подушку, набитую сушеным мхом, что не шло на пользу ни подушке, ни усам; то засыпать, то просыпаться, верить и не верить, путать истинные мысли с сонным наваждением… Не помогло и испытанное средство – большой жбан хмельного меда. От него только усы стали липкими, а спокойный сон не пришел, хотя раньше мед всегда помогал от всех бед и хлопот.

Так и не заведя собственной семьи за заботами, окружавшими его сразу после перехода из юношеского возраста в возраст мужчины, князь-воевода искренне привязался к жене своего брата, более того, даже близкого и верного друга, каковым он сам его считал, князя Годослава. Рогнельда казалась ему идеалом хозяйки дома, хотя она совсем не занималась хозяйством, в отличие от матери Годослава и матери самого Дражко, двух сестер, двух вдов, сейчас живущих в одном покое княжеского терема. И иногда даже ему подумывалось, что он в княгиню влюблен. Хотя, разумеется, при его отношениях искреннего доверия с князем ни о чем плохом Дражко не думал и свою влюбленность старался спрятать под шутливым пошевеливанием усами, когда выказывал Рогнельде внимательную почтительность.

И вот приезд герцога Гуннара внес такое смятение в дом князя бодричей, нарушил не только привычный уклад жизни, но и вызвал болезненное брожение умов в доселе относительно размеренной жизни. Конечно, всю жизнь княжества размеренной назвать было всегда трудно, но там, в княжеском тереме, спокойствия всегда было больше, чем на соседней площади, которую видно из окон. Обитатели Дворца Сокола, казалось, всегда понимали друг друга. А теперь и в тереме почти то же самое, что на площади, и не всегда знаешь, что думают его обитатели, что намереваются предпринять…

Рассказ Власко о подслушанном разговоре сначала не сильно обеспокоил князя-воеводу. Мало ли какие заговоры устраивает отец княгини. Он и у себя дома без заговоров жить не может, и остается только удивляться, как это Готфрид все еще сидит, не пошатываясь, на троне, имея такого непоседливого дядюшку. Попытка герцога вовлечь в очередной заговор дочь еще ничего не говорит. Дочь вовсе не обязательно должна участвовать в каждой устраиваемой отцом гадости.

Гораздо больше взволновало сообщение отрока о том, что он действительно увидел в воде. Но Власко сам признал, что это только вероятное будущее. То есть имеется возможность избежать предсказания. Князь-воевода, в соответствии со своим практическим складом ума, предпочитал заботиться о том, что к нему гораздо ближе. А об остальном пусть побеспокоится Власко. И Ставр, с которым стоит поговорить о видении, когда будет для этого подходящее время.

В своей комнате в правом крыле Дворца Сокола, отведенном специально воеводе под постоянное жилье и воеводское подворье, чтобы не отправляться ему каждый вечер в свое обширное загородное имение, Дражко, перемежая сон с видениями, проснулся почти полностью, и вдруг начал сомневаться в человеке, которого раньше боготворил…

Почему Рогнельда сразу не рассказала Годославу о замыслах отца?

И еще тот факт, что она упала в обморок, когда Власко так умно для мальчика его возраста воспользовался моментом и показал княгине, что ее тайна может и перестать, при каких-то обстоятельствах, быть тайной.

Что же задумала княгиня?

Как она себя поведет?

Мучимый этими мыслями, Дражко проворочался в постели всю ночь, а перед самым рассветом, когда серый хмурый сумрак, предвестник рассвета, поднялся над городом, вышел на галерею. Хотелось подышать свежим воздухом, особенно бодрящим после ночной грозы, и привести в порядок сумбурные мысли перед тем, как пойти для серьезного разговора к Годославу. Каково же было его удивление, когда он увидел самого Годослава, нетерпеливо прогуливающегося, опустив голову, по той же самой галерее своими широченными шагами и тоже о чем-то сосредоточенно раздумывающего. Так нетерпеливо и энергично вышагивают, когда дожидаются кого-то или чего-то. Думая, что Годослав ждет в такой ранний час княгиню, и слегка удивившись этому, Дражко хотел было проявить деликатность и вернуться к себе, когда Годослав поднял голову и увидел воеводу.

– Это ты, слава Свентовиту! – Он даже длинными руками от радости взмахнул. – А я как раз хожу, жду, когда ты проснешься…