А вот тот, кто оставляет свое добро первым, не может быть убежден, что наследующие состояние внуки — это действительно его внуки. В нескольких матрилинейных обществах половые связи настолько неупорядочены, что мужчины не могут быть уверены в отцовстве, и социальную роль отцов играют дяди с материнской стороны{362}.

В социально стратифицированных обществах бедняки часто ценят своих дочерей больше, чем сыновей. Но это — не из-за неуверенности в отцовстве, а из-за того, что бедные дочери будут размножаться с большей вероятностью, чем бедные сыновья. Скажем, сын феодального крестьянина имел большие шансы остаться бездетным, зато его сестра, которую бесцеремонно забирали в местный замок, могла стать плодовитой наложницей. Потому-то, по некоторым свидетельствам, в XV и XVI веках в Берфордшире крестьяне оставляли больше добра своим дочерям, чем сыновьям{363}. В немецкой Ост-Фрисландии XVIII века в стабильных популяциях фермеров было больше женщин, в растущих — мужчин. Если в сообществе не предвиделось подходящей для них деловой ниши, трудно не прийти к выводу, что третий и четвертый сыновья становились обузой для семьи. Поэтому с ними особо не церемонились, что отражалось на статистике рождений — в стабильных популяциях преобладали женщины{364}.

Но у верхушки сообщества существовала обратная тенденция. Средневековые лорды часто отправляли дочерей в монастыри{365}. По всему миру богачи всегда поддерживали сыновей, причем, нередко — только одного из них. Богатый или облеченный властью отец, передающий свои статус и состояние сыновьям, оставлял им все необходимое для того, чтобы стать успешными любовниками, у которых будет много незаконнорожденных сыновей. Дочери же такой возможности не имеют.

У этого момента есть интересное следствие: лучшее, что может сделать мужчина или женщина — это произвести богатому человеку законнорожденного наследника. Такая логика предполагает, что донжуаны не могут быть неразборчивы. Они должны соблазнять женщин с превосходными генами и с превосходными мужьями — таких, которые произведут наиболее плодовитых сыновей. В Средневековье это было доведено до уровня искусства. Адюльтер с наследницами и женами великих лордов считалась высшей формой рыцарской любви. И различные турниры были не более, чем способом произвести впечатление на жен сеньоров. Как сказал Эразм Дарвин:

Сражаясь, вепрь клыком удар наносит,

Потом плечом соперника отбросит,

А самки за сраженьем наблюдают

И восхищеньем победителя встречают.

Так, Первый Рыцарь, что воспет в стихах,

На гордом жеребце, с копьем в руках,

Чье мастерство другим внушает страх,

Как высших почестей в награду за труды

Склонившись, ждет улыбок Красоты{366}.

В эпоху, когда законнорожденные сыновья великого лорда наследовали от него не только состояние, но и полигамность, наставление ему рогов стало своеобразным видом спорта. Тристан рассчитывал унаследовать королевство Корнуолл от своего дяди короля Марка. В Ирландии он игнорировал проявлявшую к нему интерес прекрасную Изольду — до тех пор, пока Марк не взял ее в жены. Поняв, что теряет наследство, Тристан почувствовал панику. Но он был намерен сохранить его хотя бы для своего сына — и стремительно проявил к Изольде огромный интерес. По крайней мере, именно так Лора Бетциг пересказывает эту старую сказку{367}.

Проведенный ею анализ средневековой истории привел ее к мысли: желание произвести богатых наследников стало главным камнем преткновения между церковью и государством. К этому привела череда несвязанных друг с другом событий, случившихся примерно в X веке. Власть королей слабела, а местных феодалов — росла. По мере того, как устанавливалось право первородства, сеньоры стали больше беспокоиться о производстве законнорожденных наследников. Они разводились с бесплодными женами и оставляли свое состояние старшим сыновьям. В то же время набиравшее силы христианство боролось с конкурентами за доминирующие позиции на севере Европы. Ранняя церковь была одержима вопросами брака, развода, полигамии, измены и инцеста. Еще одним важным моментом оказалось то, что в X веке она стала набирать монахов и священников из аристократии{368}.

Впрочем, одержимость церкви вопросами сексуальных отношений оказалась довольно избирательной. Она мало говорила о полигамии или о производстве большого числа незаконнорожденных детей (хотя и то, и другое было широко распространено и, вообще говоря, противоречило церковной доктрине), а сконцентрировалась на трех вещах. Во-первых, на разводе, вторичном браке и усыновлении. Во-вторых, на грудном вскармливании и периодах полового воздержания. В-третьих, на «инцесте» и запрете браков между людьми определенной степени родства. Во всех трех случаях церковь делала все, чтобы у лордов не было законнорожденных наследников[79]. Мужчина, следовавший наставлениям церкви в 1100 году, не мог развестись с бесплодной женой; ни в коем случае не мог жениться вторично, пока была жива первая жена; не мог «легализовать» своего незаконнорожденного наследника; не мог заниматься любовью с женой «три недели в пасху, четыре — в Рождество, от одной до семи — на Троицу», а также в воскресенья, среды, пятницы, субботы (дни для покаяния и проповедей) и в различные праздники; не мог родить законнорожденного наследника от жены, если она была его менее, чем восьмиюродной сестрой — что исключало из числа потенциальных жен большинство благородных женщин на 300 миль вокруг; его жена не могла отдать грудную дочь кормилице, чтобы быстрее вернуться в фертильное состояние и зачать второго ребенка (в надежде, что теперь это будет сын). Все это использовалось в длительной кампании против рождения законных наследников. «Эта борьба между церковью и лордами за наследование началась тогда, когда первая стала наполняться младшими братьями богачей». Представители церкви (лишенные наследства младшие сыновья) пытались регламентировать сексуальные нравы, дабы увеличить состояние самой церкви или даже вернуть себе собственность и титулы. Произведенный Генрихом VIII роспуск монастырей, последовал за его разрывом с Римом. Который, в свою очередь, произошел из-за неодобрения последним развода Генриха с бездетной Екатериной Арагонской. Это хорошая иллюстрация всей истории отношений церкви и государства{369}.

Их борьба — просто частный случай в череде разношерстных эпизодов борьбы за богатство. Право первородства — основной способ удержать в семье богатство и связанную с ним полигамность, передать их в следующие поколения. Но существовали и иные варианты разбогатеть. Во-первых, сам брак. Взять в жены богатую наследницу — самый простой путь. При этом, стратегический брак и первородство работают друг против друга: если женщина не наследует отцовский капитал, то женитьба на ней ничего не даст. Однако среди представителей королевских династий Европы, в большинстве которых женщины тоже имели право наследовать трон (при отсутствии кандидатов-мужчин), любому наследнику всегда можно было найти хорошую кандидатку в супруги. Элеанора Аквитанская «принесла» английским королям большущий кусок Франции. Война за испанское наследство началась только ради того, чтобы предотвратить наследование тамошнего трона французским королем, на что тот претендовал в результате стратегического брака. Вплоть до начала XX века, когда английские аристократы женились на дочерях американских миллионеров, альянсы великих семей были надежным способом накопления богатства.