— Я не смогу защитить тебя от слуа, — сказал Ясень резко. — Если мне придется сражаться с ним, я проиграю.

— Ну так не сражайся, — Анна пожала плечами. — Если бы ты мог выиграть, вряд ли он бы сидел в твоем холме. Я понимаю.

— Не понимаешь! Я потерял свою вотчину, я пил смертное вино, если я нарушу клятву, данную именем, я буду хуже, чем мертвый. От моих сил не останется ничего. Я не смогу ни вернуть себе Ясеневый холм, ни… Твоего дружка подучили опасным вещам!

Греймур не стала оборачиваться к нему. Все равно в темноте она не смогла бы разглядеть лица сида. Она сказала устало:

— У меня нет никаких сил и никакой власти. Но сидеть и ждать, пока другие идут умирать… Я слишком хорошо знакома со смертью, чтобы позволить это себе.

— Так ли хорошо, если идешь к ней? — кажется, Ясень усмехнулся.

— Я работаю в полицейском морге. Это место, куда привозят умерших насильственной смертью, — Анна вздохнула и поправила себе, так, чтобы сиду было понятно наверняка: — Убитых. Самоубийц. Тех, у кого причины смерти не ясны. Я осматриваю тела. Определяю, чем нанесены раны. Разрезаю, изучаю внутренние органы, чтобы определить повреждения или найти следы болезни. Я отлично знаю, от чего наступает смерть и какой она бывает. Знаешь, что в этой работе самое страшное? Показывать тела тем, кто приходит их опознавать. Возвращать матерям их мертвых детей, мужам — их жен, детям — родителей. Тому, кто мертв, уже совершенно все равно. По большей части. Живым — нет.

Анна говорила тихо и негромко. Ей казалось — стоит повысить голос, и душащий ее крик вырвется на свободу. Греймур и так приходилось сжимать руки в кулаки так, что ногти впивались в ладонь.

Ясень молчал. Анна вдохнула стылый воздух, задержала дыхание, потом на выдохе спросила: — Знаешь, чем для меня было на вкус то вино?

— Чем?

— Отдавало теми веществами, которые мы используем для дезинфекции. Для очистки помещения, где я работаю. Очень… тошнотворно.

Она хотела сказать что-то еще, что-то о том, что ее до сих пор тошнит в совершенно физическом смысле от вкуса рябины, но в коридоре стало светлее, Молли Кэрри обернулась к ним и приложила палец к губам.

Сизый свет падал вниз, пробив себе дорогу в плотном сплетении ветвей, заменявшем потолок. Шероховатые древесные стволы, плотно сомкнутые, так, словно они вросли друг в друга, были в этом коридоре стенами. На полу лежал снег. Кое-где его пятнало темное, но в неверном свете никак нельзя было разобрать, кровь ли это. В ветвях над головой гудел ветер.

— Я увидел твою провожатую, — едва слышно сказал Ясень. — Иметь дело с мертвыми — опасная игра.

— Она велела нам молчать, — прошипела Анна, ускоряя шаг, чтобы не отстать от текущего над заснеженным полом призрака.

— Мы близко, — кажется, сид усмехнулся.

Молли Кэрри остановилась перед каменными дверями, точно такими же, как те, которые запирали холм снаружи. Створки их покрывал иней.

— Почему снег и метель? — неожиданно спросила Анна. Помнила, что тетка велела молчать, но на мгновение ее обдало тем холодом, страшным, запредельным, который был во сне про Дага Олбри, и вопрос сорвался с губ сам собой.

— Слуа мечен Бездной, — с нехорошей усмешкой отозвался Ясень. — А Бездне нужно все тепло, которое она может пожрать. Раньше мало кому из слуа доставалось только ее дыхания, но Омела, мой отец, дольше прочих был под властью Бездны. Намного дольше прочих.

— Так почему ты не дал разобраться с ним вовремя? — Анна скинула бровь. Призрачная Молли Кэрри снова прижала к губам палец.

Ясень молча покачал головой, показывая, что давать ответ он не собирается. Рука его легла на заиндевелую створку, преграждая Анне путь.

— Я не смогу сдержать свою клятву за этими дверями. Если она все равно будет нарушена, возможно, мне стоит остаться здесь и в живых.

— Ты насколько боишься смерти? — Греймур усмехнулась. — Мне раньше думалось, прекрасные принцы из сказок как-то смелее.

Конец фразы ей пришлось выталкивать сквозь сами собой сжавшиеся зубы. Сердце пропустило удар, горло свело, во рту снова появился вкус рябины и дезинфекции.

Смерть была рядом. Там, за дверями, неотвратимая, безжалостная, она сбывалась, как кошмар, как самое дрянное пророчество.

Анна отбросила в сторону руку Ясеня с силой, которая могла бы поразить ее саму. Будь у Анны время поражаться. Но сердце колотилось где-то под горлом, и времени не было.

Греймур навалилась всем весом на каменные створки, и те поддались. В лицо женщине ударил холодный ветер, пахнущий старой кровью. Анна рванулась вперед, оскальзываясь на палой листве и заледеневших камнях пола.

На ветру колыхались свешивающиеся с потолка знамена. Цвета и узоры на них сожрала изморозь. Краем глаза Анна выхватила фигуры в птичьих шлемах, замершие у стен. Кажется, их тоже покрывал слой льда. Как глазурь на имбирном печенье.

У дальней стены росло дерево. В огромном дупле было устроено сидение, пустое сейчас, в ветвях дерева клубилась снежная взвесь. А перед пустым сиденьем на коленях стоял Дэйв. Слуа оттягивал его голову за волосы назад, что-то было там, у горла Дэйва, и имя этому чему-то было гибель.

Анна заорала так, что у нее самой заложило уши от пронзительного, вибрирующего вопля, слишком высокого для человеческого слуха и человеческого горла. Заорала страшно, отчаянно, уже видя, как нож чертит на горле у Дэйва красную черту, как кровь выплескивается фонтанчиком, как в замерзший зал снова приходит смерть, и ее не остановить, не отвратить, никак, и можно сколько угодно полоскать в холодной воде окровавленные тряпки, ничего это не изменит.

Крик рвался наружу, и это этого звука поднимались с пола жухлые листья и трескался лед на сидских воинах.

Омела оттолкнул от себя поверженного врага, Дэйв упал ничком. Анна видела это все, словно в замедленной съемке. Видела, как поднялась рука слуа, как вырвалось из нее что-то, тускло блеснувшее в полете. И это что-то было гибелью.

Перед летящей смертью вырос из ниоткуда Ясень. Сорок сантиметром железа вошло ему в грудь по самую рукоять.

Анна захлебнулась криком, мучительно раскашлялась. Поскользнулась, едва успела выставить руки перед собой, чтобы смягчить падение. Из носа капало, капли расползались по полу красным.

Она сцепила зубы. Подняла голову. И встретилась глазами с глазами сида.

То, что смерть все-таки нашла свою добычу, Греймур сказало не потустороннее чутье, а опыт врача.

— Не говори, — выдохнул Ясень, — ничего…

Красивое его лицо исказила гримаса боли. Кожа побелела, словно от нее разом отхлынула вся кровь.

Массивное артериальное кровотечение. Анна выдохнула ругательство. Возможно, будь они в Байле, и если бы реанимация успела приехать вовремя… Греймур потянулась к сиду, скорее потому что была должна, а не потому что действительно надеялась что-то сделать.