Вротшильд хохотнул.

«Ну да, ты же из двадцать второй реальности, тебе положено по двадцать два раза. Так как, рискнём? Попытка не пытка, как говорят русские».

«Хорошо, – решился Эблиссон, глянув на часы. – Собирай команду, пусть инициирует модули и выходит ко мне».

Он вызвал секретаря:

– Ринк, найди Наумански, пусть ждёт в приёмной. Ко мне в течение часа никого не пускать.

– Слушаюсь, господин президент, – отозвался вышколенный Ринк, выпускник китайского Гарварда. Его предшественник был связан с беглым спичрайтером, работавшим на кого-то из русских формонавтов, за что и поплатился. Ринк пока ещё не успел обзавестись такими друзьями.

Дверь в кабин-бокс мягко захлопнулась, защёлкнулись рычаги замков. На окна опустились специальные решётки, из стен вылезли штыри полевой защиты. Теперь в кабин-бокс главы Coracle не мог бы попасть ни один человек, а вскрыть камеру с меркабой вообще можно было разве что с помощью кумулятивного заряда.

Деревянное кресло, пристроенное к меркабе, показалось ледяным.

Конструкторы пробовали заменить его керамическим, пластиковым, металлическим и фарфоровым, но числопереход выдерживало только дерево.

Эблиссон сдержал дрожь, уселся, положил руки на подлокотники кресла.

С тихим шелестом внутри внешнего ажурного корпуса меркабы, представлявшего собой по форме икосаэдр, выстроились один за другим остальные многогранники – от октаэдра до сегриана – сорокадевятигранника. Затылок лизнула струя холодного воздуха. Эблиссон почувствовал нешуточный прилив сил. Захотелось даже подпрыгнуть и замахать руками, как крыльями.

В голове проклюнулась колючка чужой психики.

«Гис, мы здесь».

«Приветствую, Первый», – заговорили разом «родственники» из сто одиннадцатой, сто двадцать первой, сто двадцать второй, двести одиннадцатой и двести двадцать второй числореальности.

«Всем внимание! – остановил он мысленный гвалт. – Это не игра и не развлечение, мы выстраиваем финишный выход в реальность-2. Всем понятно?»

«Всем…»

«Конечно».

«Прости, Первый».

«Да ладно, Лаврик, – снисходительно сказал Джейсон Вротшильд. – Мы понимаем важность момента, не надо нас строить. Командуй».

Эблиссон сдержался с трудом, но обрывать «брата во числе» не стал, момент был неподходящий.

«Сосредоточьтесь на выходе! По счёту «три» – соединяем пси-контуры. Раз… два… три!»

Меркаба за спиной вспыхнула невидимым светом, и «душу» Эблиссона вынесло из головы как дымный клуб из трубы.

В течение нескольких мгновений «души» других участников прорыва выстроились копьём, острие которого было устремлено «вверх», в миры до двадцать второго изонамбера, пронзили пси-сферы других «родичей» Эблиссона, от двадцать первого к третьему… и со всего разгона врезались в упругую стену, отбросившую их назад!

Удар был не очень жёстким, формонавты не разбились, и Эблиссону даже показалось, что его «остриё» прокололо стену, хотя на самом деле это была и не стена вовсе, а мембрана числоперехода, играющая роль физического закона. Ещё мгновение – и он прорвался бы в голову «родственника» из второго изонамбера, откуда до Первобытия было «рукой подать». Но этого не случилось.

Очнулся Эблиссон в кресле, с гудящей головой.

Болела шея, болела задница, похолодевшая от жёсткого деревянного сиденья.

Надо брать подушку, пришла мимолётная мысль.

«Э-э-э…» – проскрипел кто-то внутри головы.

«Убирайтесь!» – бросил Эблиссон.

«Лаврик…»

«Убирайтесь все, я сказал! Завтра соберу кагал, отчитаетесь».

«Души» «родственников» одна за другой выбрались из головы, остался Вротшильд. Он «повздыхал».

«Я думал… удастся».

«Индюк тоже думал, что купается».

«Извини, зато мы знаем, что шести модулей мало».

«Хватило бы всех двадцати двух. Иди, потом поговорим».

«Душа» Джейсона тихо исчезла.

Эблиссон помассировал запястья, встал и вдруг поймал себя на мысли, что он не расстроен неудачей. Ещё при запуске он знал, что прорваться в мир-2 не удастся, что нужно собрать для этого всю цепь меркаб, а уж для прорыва в Первомир и этого было мало, нужна была вся трансперсональная линия Владык! Однако эксперимент показал, что прорыв возможен!

Замурлыкав песенку «Only you», Эблиссон вышел из тайного кабин-бокса, сел за стол в кабинете и вызвал секретаря:

– Ринк, Наумански пришёл?

– Так точно, господин президент.

– Проводи.

Открылась дверь, вошёл Колли Наумански, выглядевший, как всегда, тихим, маленьким, лысым, серым клерком. Присел на краешек стула.

– Отыскали вторую меркабу?

– Есть основания полагать, что да, – выдохнул Наумански.

– Это радует, – искренне сказал Эблиссон. – Где?

– Это место во втором изонамбере называется Ергаки.

– Когда меркаба будет у нас?

– Дело двух-трёх дней.

Эблиссон потёр ладони.

– В таком случае мы близки к победе! По глоточку коньяка, дружище?

Наумански неуверенно улыбнулся.

Даныбай открыл дверь кубрика, который занимали боевые товарищи и он сам, и уставился на Миранду.

Миранда сидел на полу кубрика в одних трусах, раскинув ноги, упираясь руками в серую обивку пола, и пытался достать подбородком нижнюю часть живота.

– Ты что делаешь?

– Не мешай, – пропыхтел сын замминистра обороны, ради которого отец не испугался выслать подлодку. – Экспериментирую.

– Над чем?!

– Пытаюсь достать…

– Что?

– У отца кот Матвей, исключительно характерный зверь, чистокровный британ, сидит на жопе, раздвинув задние лапы, упирается передними в пол…

– Как ты?

– И лижет промежность. Представляешь? Вот и я хочу достать.

Даныбай захохотал.

В дверь кубрика стукнули, вошёл Тихий, кивнул Даныбаю, с интересом посмотрел на Миранду.

– Что это с ним?

– В кота пытается превратиться.

– Ну и как?

– Пока что он похож больше на большую глупую лягушку. Где был?

– В гальюне. У них тут очень цивильно.

Миранда перестал пыхтеть, сел нормально, потом залез на подвесную койку, глотнул воды из неопрокидывающейся чашки.

– Жалко, что я не кот.

– Зачем тебе его способности?