Утром Луиза дала ему стакан чая и горсть сухарей.

– Ешь, миленький, подкрепляйся, сегодня работы невпроворот.

Глеб молча грыз сухари и запивал чаем. Чай был горячий, чуть сладкий, а сухари отдавали плесенью.

– Сначала нужно траву перед домом покосить, – начала свои утренние наставления Луиза.

– Я не умею! Я не косарь, я косу не умею держать! Я ноги порежу! – Каждый раз Афанасьев надеялся, что его препирательства принесут результат. Ведь человек же она, эта Мона Лиза, а его «не умею» и «не хочу» всегда действовали безотказно на женщин.

– Так кто ж тебе косу-то даст, миленький, – захихикала Луиза. – У меня газонокосилка крутая! Сел, рычажок дернул и рули себе! Она сама все сделает!

– Я не умею рулить! – закричал Глеб. – У меня прав нет!

Нервы у него стали ни к черту. Если бы не боязнь получить скалкой по лбу, он устроил бы форменную истерику с битьем посуды и швырянием табуреток. Почему-то он панически боялся управлять какими бы то ни было механизмами. А тут сразу – газонокосилка!

– Зачем права? У меня гаишников на участке нет! Я же говорю, машина сама все сделает. Не работа, а удовольствие. Я бы сама покосила, но агрегат под моим весом с места не двигается. Давай! – Она подняла его со стула за шкирку и привычно поддала коленкой под зад. – Прыгай, зайчик, на травку!

– Мне нельзя за руль! Я дальтоник! – выкрикнул последний аргумент Глеб.

– Это когда цвета путают?! – развеселилась еще больше Луиза. – Да где ты на моей лужайке светофоры видел?

– Давай я свиней покормлю, кролов почищу, кур порублю, – жалобно попросил Глеб, но был жестко направлен на выход.

– У животных стресс от тебя, – сказала Луиза, – передохнуть им надо. Дуй на косилку!

Делать было нечего. Афанасьев оседлал газонокосилку, похожую на маленький мотоцикл, завел движок, вцепился в руль и... поехал.

Неожиданно это занятие ему понравилось. Двигаясь со скоростью черепахи, газонокосилка мирно стрекотала и беспрекословно слушалась руля. Осеннее солнышко припекало затылок. Отдых, а не занятие.

Лужок перед домом был большим, поэтому можно было расслабиться и как минимум до обеда получать удовольствие, ровняя зеленую травку. Глеб закрыл глаза, подставляя солнцу лицо.

Как мало для счастья надо – минуту покоя, тепло, немного еды и отсутствие грязной работы. Знал бы он раньше об этом – жил бы с большим ощущением счастья.

Очнулся он от лязга замка на воротах. Открыл глаза и увидел, что Луиза суетливо руководит грузовиком, въезжавшим во двор.

– Сюда! Сюда! – махала она руками водителю, показывая дорогу к сараю.

В кузове у машины возвышалась огромная куча навоза. То, что это навоз, Афанасьев догадался по запаху.

– Сюда, сюда, остолоп, рули!

Водила был непонятливый, все не мог пристроить зад грузовика к нужному месту. Луиза, забыв обо всем, носилась кругами вокруг машины.

– Я тебе, гад, за что деньги плачу?

Ворота были открыты!

Ни водитель, ни Луиза не обращали на Глеба никакого внимания.

Собаки дремали возле крыльца.

Афанасьев нажал на газ, – оказалось, что драндулет может идти на вполне приличной скорости. Он повернул руль и направил газонокосилку в ворота. Метр за метром зеленой травы уплывали из-под колес. Лужайка кончилась, началась посыпанная мелкой галькой дорожка, потом пыльная деревенская улица... Он с каждой секундой удалялся от ненавистного дома.

Свобода?..

– Куда ты навоз свалил, бестолочь?! – в отдалении орала Луиза. – За что я тебе деньги плачу?! Теперь сам лопатой перетаскивать будешь!

Глеб выжимал из газонокосилки все, на что был способен маломощный движок. От стрекота разбегались в разные стороны кошки, полуголые деревенские дети, куры, мелкие собачонки и прочая деревенская живность. Пыль стояла столбом. Ворота остались далеко позади. Глеб привстал и налег на руль грудью – так в кино уносились всадники на конях.

Впереди маячил редкий лесочек. Если дотянуть до него, то считай, он спасен. В нескольких метрах от леса проходила асфальтированная дорога с оживленным движением, он это помнил. И пусть потом желтая пресса пишет, что захочет, лишь бы домой, в теплую ванну, в кровать с шелковыми простынями, и пить сладкий кофе литрами, и курить трубку, и есть, сколько влезет хорошей, вкусной, дорогой еды...

– Ушел!!! – заголосил сзади надоевший до зубовного скрежета голос. – Укатил!!! Держите его, люди добрые! Хватайте! Это брат мой двоюродный, из дурки недавно вышел! Обострение у него осеннее! Твердит, что журналист он московский! Газонокосилку за танк принял и Кремль пошел штурмовать!! Держите-е-е!!

* * *

– Ну что?! Что?!

От нетерпения Сычева дернула Таню за рукав.

– Что тебе директриса сказала? Она отдаст камни?!

– Ой, девочки! – Таня побледнела, как мел, отбросила телефон и схватилась за щеки. – Ой!!!

– Что еще?!! – Сычева схватила Таню за плечи и потрясла так, как трясут дерево, желая стрясти с его верхних веток желанные, но недоступные плоды. – Она что, отказывается отдавать твой подарок? Почему ты не предложила ей денег?! У нас теперь долларов, как грязи!!

– Да нет, деньги тут не причем, – пробормотала Таня. – Дело в том, что она этот горшочек с азалией...

– Ну?!! – заорали Татьяна с Сычевой хором.

– Отдала в детский сад, в который ходит ее маленькая дочка. В садике с сентября началась какая-то программа по озеленению и всех родителей попросили принести комнатные растения – кто какие может. Софья Рувимовна пожертвовала мою азалию.

– И камни, конечно, в горшке оставила, – прошептала Сычева и схватилась за сердце.

– И камни, конечно, в горшке оставила, – эхом повторила за ней Афанасьева.

– Как называется садик, она сказала? – тихо спросила Татьяна.

После разговора на кухне с Тарасом ей стало казаться, что все непременно закончится хорошо. Или это вьетнамская водка, настоянная на кобре, давала такой оптимистический настрой?

Тарас ушел в комнату своей бабки со словами: «Пойду спать. Надеюсь, на сегодня весь криминал закончен. Организму нужно давать восстанавливаться после таких встрясок». «Иди, иди, – язвительно подбодрила его Татьяна. – Твоему могучему организму наверняка нужна двойная порция сна». Он улыбнулся загадочно и ушел. А у нее в душе поселилась уверенность, что все закончится хорошо. Глеб вернется, камни найдутся, а Пашка будет снова требовать от нее все новых и новых картин.

– Садик называется «Мурзилка», – сказала Таня, – он находится на Сущевском валу.

– Только Мурзилки нам еще не хватало! – Сычева перекинула руки с сердца на голову и со всего маха плюхнулась в кресло. – Девки, кто знает, во сколько садики начинают работать? – простонала она.