Вспышка подтвердила мою правоту: сияющая точка рванула в нашу сторону.

Дальше было как в тумане, на рефлексах: я прыгнул в пилотное кресло, левой рукой защелкнул ремни, правой рванул сектор управления двигателем, сразу левой – штурвал на себя и влево.

Сзади грохотали, стонали и ругались шкип и оператор – они-то не пристегнулись.

Не до них.

Теперь штурвал от себя, сектор вперед – уйти от развернувшейся и возвращающейся торпеды. Есть: мелькнул на экране яркий огонек сбитой с толку маленькой смерти.

Я приготовился повторить маневр, но точка погасла: у торпеды кончилось топливо. И почти сразу – вспышка: сработал самоликвидатор.

– Чертовы земляки! – заорал я, – хлебом-солью встречают спасителей, хрен им в грызло.

Сзади кряхтел шкип, выбирающийся из-под куба вычислителя.

– Вы там живы хоть? Саша, ты как?

– Есть волна, поймала! – радостно крикнула она, – даю.

Динамик загудел:

…– неизвестному: сообщите ваш позывной, или мы повторим атаку.

Я схватил тангенту:

– Слышь, ты, Вильгельм Телль недоделанный, я тебе сейчас повторю. Два раза. Потом догоню и надругаюсь над трупом.

Я много еще чего сказал, выпуская пар. Закончил:

– Понятно, ушлепок?

Колонист уважительно заметил:

– Не останавливайтесь. Мы записываем. Для просвещения будущих поколений. Приносим свои извинения, но вы же не отвечали на запросы.

– Конечно! На вашей частоте на Земле полвека никто не общается. Повезло вам, что у меня железные яй… нервы. А то бы уже разметал ваше корыто на фотоны.

Я блефовал. «Джейран» был абсолютно безоружен, иначе его не выпустили бы в полет контролеры ООН.

Но местным этого знать не надо.

* * *

– Братство Кормушки – союз свободных добытчиков. Мы не имеем отношения ни к какой стране. И разборки национальных секторов на Парисе нас не касаются.

– А там разборки? – осторожно поинтересовался я.

Чернокожий парень по имени Жан мрачно кивнул:

– Естественно. Люди для того и делятся на нации, чтобы был повод начистить друг другу морду. Мы, Братья, не такие. Если ты – человек, честно платишь пошлину и готов поделиться последним кислородным патроном – ты наш. А на каком там языке мама пела тебе колыбельную – без разницы.

– А как вы общаетесь с Парисом?

– Есть нейтральный космодром на китайской территории. Сбрасываем там барыгам сырье, получаем взамен жратву, топливо или услуги по ремонту. И стараемся не задерживаться, наш дом – космос.

– Дадите координаты космодрома? – спросила Александра.

– А вам зачем? – хмыкнул Жан, – я же говорю: сектор китайский. Вас сшибут на подходе, как россиян. Если вообще будут пытаться опознать. Все наши корабли они знают, а чужаков не пустят.

– Но мы же с Земли! – вмешался шкипер, – мы с планеты, которая – ваша родина. И их тоже.

Негр вдруг посерел:

– Какая, на хрен, родина?! Где вы были полвека? Где вы были, когда сектора начали швырять друг в друга самодельные ядерные бомбы? Когда мы дохли от ледяной лихорадки сотнями? Когда там, на Парисе, в промерзших пещерах, убивали одних детей, чтобы накормить мясом других?

– Все, все, – сказал я, – извини, глупость сморозили. Мы же не знали, что у вас тут такой замес. Скажи, а откуда у вас торпеды? И зачем?

– Он спрашивает, зачем, – Жан продолжал злиться, – шатаются тут всякие. Желающих чужое взять всегда полно. Оружие нам делают русские, у них еще технари остались. Везут на оленях и сдают барыгам.

Я поразился:

– Ты сказал «на оленях», брат?!

– Да какой ты мне брат, наземник?! Все мои братья – здесь!

Экран погас.

– Что со связью, екарный бабай! Оператор?

– Он отключился, господин ревизор. Думаю, что разговор закончен.

– Мда. Наши земляки не особо нам рады, – пробурчал я.

Александра задумчиво сказала:

– Все страньше и страньше.

* * *

– Странный вид у него.

Парис почти не имел наклона оси, поэтому смены времен года там, считай, не было. Три четверти поверхности – суша.

Лучи местного светила едва прогревали экваториальный район, а ледяные шапки сползали к нему с полюсов.

– Похож на гамбургер. Две полусферы белого теста, а между ними – черная котлета, – сказала Александра, – попробуем съесть, господин ревизор?

– Как бы нас самих не съели, – пробормотал я, – покрутимся на дальней орбите, приглядимся.

Когда-то вокруг планеты был подвешен десяток ядерных микросолнц с отражателями – часть грандиозного плана терраформирования, направленного на обогрев планеты и превращения полярных льдов в пресные моря. Теперь всего один светильник болтался над экватором. Еще в ближнем космосе планеты кружились какие-то обломки, остатки орбитальных станций; один раз Саша визором выцепила странный каркас в три километра длиной. Он был похож на обглоданный рыбий скелет, выброшенный за ненадобностью.

Я не сразу сообразил, что это – графеновый остов гигантского корабля типа «Странник»: именно на таких были отправлены десятки тысяч переселенцев на Парис. Вся обшивка содрана, начинка выпотрошена. У ребят явно жестокий дефицит металлов.

Пару раз мы видели, куда садятся трапперы из Кормушки, так что торговый космодром вычислили без труда. Трапперы – кораблики небольшие. Работают, как буксиры: тащат на облюбованный астероид автоматический завод по добыче металла или радиоактивных материалов. И так же отвозят груду контейнеров с добытой рудой на рынок – на прицепе.

– Будем садиться на нейтральный, – решил я, – надо только заранее приготовить приветственную речь: мол, прибыли с миром, проверяем русский сектор, дайте посадку. Александра, ты знаешь китайский?

– Не настолько, чтобы вести переговоры. В основном тексты песенок.

– Вот и я. Могу допросить военнопленного, но там выражения явно не дипломатические. «Признавайся, где ваша база, или я вырву тебе кишки». Вряд ли им понравится.

– Чего вы паритесь? – удивился капитан, – есть запись официального обращения от правительства, в том числе на китайском. Про то, что мы – мирные проверяющие, и, согласно международной конвенции номер-чего- то-там, они обязаны оказать гостеприимство.

– Отлично, – обрадовался я, – летим на космодром. А ты, оператор, запускаешь эту шарманку на их волне по кольцу, беспрерывно. На китайском, английском и русском.

– А они нас послушают? – недоверчиво спросила Александра, – что-то стремно.

– Не ссать, – бодро сказал я, – мы будем убедительны.