День ото дня приязнь двух молодых людей друг к другу лишь крепла, и даже нейтральные темы их разговоров обнаруживали столько общности в их суждениях о различных предметах, что, ясное дело, лед сдержанности не мог простоять слишком долго под жаром вполне понятного любопытства. Первым не выдержал Чалонер:

– Мистер Армитидж, мы путешествуем вот уже несколько дней, обменялись за это время множеством соображений и мнений, но при этом старательно избегаем раскрыть себя и собственные намерения. Если вам так удобнее, просто скажите, и мы поведем себя в прежнем духе. Но если вы доверяете мне, то и я со своей стороны склонен к тому же. По вашей одежде можно предположить принадлежность к партии, которая совершенно не вызывает моих симпатий. Однако ваши манеры и ваши слова настолько не соответствуют вашему одеянию, что вам куда больше пристало носить шляпу с перьями, а не это высокотульное сооружение. По-моему, оно вам служит прикрытием, но если даже я ошибаюсь, то вне зависимости от того, на чьей вы стороне, испытываю абсолютное к вам доверие и отдаю дань вашим сдержанности и благоразумию, которые столь удивительны в наше трудное время. Я несколько старше вас и, вероятно, сумею быть вам гораздо больше полезен, если вы мне хоть что-то расскажете о себе. Предать же мне вас невозможно уже потому, что я обязан вам жизнью. В это хотя бы вы верите?

– Да, я вам верю, – откликнулся Эдвард, – и потому отвечу, что предпочел бы совсем иную одежду, будь у меня возможность свободного выбора.

– Мне это давно очевидно, – обрадовался Чалонер. – Как, впрочем, и то, что ваша поездка на север связана одной целью с моей. А потому, облегчив для вас труд признания, раскрою-ка карты первым. Я еду сражаться на стороне короля. Если цель ваша та же, то у меня в Ланкашире живут две старые тетушки. Чудесные и смелейшие леди, совершенно преданные нашему делу. В их доме я и намерен остаться до тех самых пор, пока не смогу присоединиться к армии, и приглашаю вас составить мне компанию. Вы там встретите самый радушный прием. И, разумеется, безопасность вам гарантирована.

– Как же, позвольте узнать, зовут ваших родственниц? – поинтересовался Эдвард.

– Что же, извольте свидетельство полного моего к вам доверия. Их фамилия Конингем, – с пафосом произнес Чалонер.

Эдвард извлек из кармана одно из писем, на котором был выведен четким почерком мистера Ленгтона адрес: «Достопочтенным мистрис Конингем, близ Болтона, графство Ланкастер».

– Я сам направлялся по этому адресу, – протянул он, смеясь, конверт своему приятелю. – А те ли именно это леди, к которым вы едете, или все, кто живет близ Болтона, носят такую фамилию, вам виднее.

Чалонер в свою очередь громко расхохотался.

– Замечательная коллизия! Двое людей встречаются по дороге, едут по одному и тому же адресу, преследуют схожие цели и двое суток упорно все друг от друга скрывают.

– Время такое, что волей-неволей надо держаться настороже, – спрятал в карман письмо Эдвард.

– Полностью с вами согласен, – еще до конца не пришел в себя от редкостного совпадения Чалонер. – Мы вообще с вами придерживаемся одних взглядов на вещи. И мне прекрасно известно, сколь вы смелы и одновременно благоразумны. Последнее качество, надо сказать, весьма редко среди Кавалеров. Конечно же, я по-прежнему буду сдержан при посторонних, но с вами я делать это не собираюсь. Мое совершеннейшее доверие вам обеспечено.

– То же самое я могу сказать про себя в отношении вас, – отвечал ему Эдвард.

Долго сдерживавшегося Чалонера как прорвало, и он принялся рассуждать о возможном ходе предстоящей войны, предполагая разнообразые варианты ее развития. По его словам, в войсках короля властвовали порядок и дисциплина, и они обладали всеми необходимыми качествами и оснащением для победы, тем более что, едва выдвинувшись в глубь Англии, получат солидное пополнение из числа сторонников. Словом, все вроде благоприятствовало удаче.

– Мой отец был командиром подразделения в битве при Нэсби и там сложил голову, – после короткой паузы продолжал молодой человек. – Парламент нас после этого обложил столь кошмарными штрафами, что тысячи фунтов нашего состояния обратились в несколько жалких сотен. Если бы не мои чудесные старые тетушки, которые столь щедро меня поддерживают и завещали мне все свои поместья, я бы сейчас был поистине нищим джентльменом.

– Вы говорите, отец ваш погиб при Нэсби, – охватило волнение Эдварда. – Не были ли вы там вместе с ним?

– Да, я там был, – лицо Чалонера затуманила давняя скорбь.

– Мой отец тоже погиб при Нэсби, – признался Эдвард.

– Ваш отец? – охватило изумление его собеседника. – Но я не припоминаю ни одного Армитиджа. Разве что был он не из командиров.

– Нет, он был командиром, – уточнил Эдвард.

– Среди командиров не было никого с подобной фамилией, – во взгляде Чалонера мелькнула тень недоверия. – Вас, наверное, дезинформировали.

– Я говорю вам чистую правду, – впервые с того момента, как оказался в лесу, решил раскрыть истину Эдвард. – Я в стольком уже вам признался, что вынужден сказать куда больше, чем, вероятно, следует. Избавьтесь от подозрений, которые, вижу, у вас возникли. Моя фамилия не Армитидж, хотя я уже весьма долгое время живу под ней. Но вы мне подали пример доверия, и я отвечаю вам тем же. Мой отец был полковник Беверли из войска принца Руперта.

Чалонер, не мигая, глядел на него.

– Я убежден, что все так и есть и дело не только в моем доверии вам. Вы мне постоянно кого-то напоминали. Теперь, слава богу, все выяснилось: вы ведь и внешностью, и манерами – копия своего отца! Я тогда хоть и был совершенным мальчишкой, хорошо его помню. Не встречал еще человека благороднее и галантней, чем он. После этого нам с вами осталось только одно: поклясться в дружбе, которую в силах прервать только смерть.

Он протянул Эдварду руку. Тот, крепко пожав ее, начал рассказывать о себе. Чалонер, не перебивая, внимал ему, когда же он смолк, сказал:

– Все мы слышали о поджоге Арнвуда и скорбели о детях Беверли, нашедших гибель в огне. Многие няни в домах Кавалеров рассказывают эту историю детям, и они не могут слушать ее без слез. Но мне надо спросить тебя, Эдвард, неужели ты собирался быть в армии короля под вымышленной фамилией?

Эдвард пожал плечами.

– Не знаю, что и ответить. Я надеялся там найти друга, который бы дал мне совет.

– Друг у тебя уже, Беверли, есть, – кивнул ему Чалонер. – И я, между прочим, жизнью тебе обязан, так что дурного не посоветую. Ты не должен скрывать свое имя от короля, ибо нет лучше рекомендации, чем оно. Сыну полковника Беверли путь среди Кавалеров открыт. И примут тебя, без сомнения, очень радушно. А имя твое зазвучит в устах многих как провозвестник победы. Ты, Эдвард, едешь к единомышленникам, многие из которых знают, что отец твой был лучшим и преданнейшим подданным короля из всех, кто когда-либо обнажал шпагу в его защиту. И память о нем осеняет всех, кто еще не забыл, что такое честь и достоинство. Вижу по твоему лицу, ты все уже понял, и на этом закончу. Кстати, наша поездка подходит к концу. Видишь шпиль болтонской церкви? – указал он вперед. – Ох, старые леди рехнутся от радости, как только узнают, кого я привез к ним!