Когда унялись немного первые радости, Эдвард сказал:

– Давай-ка, брат, в первую очередь устроим наших коней на конюшне, а затем поскорее вернемся и съедим все, что сможет нам приготовить Элис. Последние трое суток мы очень скверно питались.

Лесные пони были выставлены во двор, уступив место в стойлах коням путешественников. Пабло задал им корм, и все возвратились в дом, где состоялось весьма торжественное представление Чалонера и Гренвилла сестрам Беверли, вслед за чем вновь прибывшие накинулись на еду, и это занятие до такой степени их поглотило, что им было не до беседы. Сразу же после ужина Чалонер с Гренвиллом улеглись в заботливо приготовленные для них девушками постели и уснули, а Эдвард еще нашел в себе силы кратко поведать Хамфри о своих приключениях.

– Подробности выяснишь у гостей, а я завтра с утра уезжаю к хранителю. Теперь, Хамфри, о самом важном: мои друзья не могут здесь оставаться по целому ряду причин. Зато у нас есть ключ от бывшего дома Клары. Там мы их временно и поселим. И станем заботиться, чтобы они ни в чем не нуждались, пока будут искать возможность переправиться за границу, потому что таков их план. Пусть поживут у нас, пока я нахожусь у хранителя, а вы с Пабло за это время подготовьте для них дом Клары. Послезавтра вернусь обратно, и мы с вами вместе препроводим их туда. Полагаю, им там куда меньше грозит опасность быть обнаруженными. А поисковые группы, уверен, начнут шнырять здесь повсюду в поисках короля. Ты же прекрасно помнишь, как было с его отцом, когда он сбежал из Хэмптон-Корта. Ну а теперь давай спать, дорогой мой брат, и разбуди меня завтра пораньше, потому что сам я вряд ли проснусь, когда нужно.

Брат и Пабло сделали все, как он просил. Эдвард был спозаранку поднят и, облачаясь в форму парламентского вояки, увидел, что возле входа уже стоит его оседланный вороной. Первым, кто ему встретился на подъезде к дому хранителя, был Освальд Патридж, который как раз выходил поутру из своего коттеджа. Он окликнул его, но так как их разделяли еще ярдов сто расстояния, лесник давнего своего знакомца в таком виде не распознал и, полагая, что это Круглоголовый, шел навстречу ему крайне медленно, по дороге пытаясь сообразить, с какой стати сюда пожаловал жуткого вида парламентский головорез. Впрочем, вскоре они уже бурно друг друга приветствовали, и Эдвард ему торопливо рассказывал про поражение Кавалеров и о своем побеге под чужой личиной.

– Я сейчас собираюсь к хранителю с новостями, – продолжил он. – Вам, Освальд, наверное, ясно, что я имею в виду?

– Ну, разумеется, мистер Эдвард. И уж я позабочусь, чтобы любая собака вокруг узнала, что вы все это время сражались на стороне Кромвеля. Мой вам совет, покрасуйтесь-ка целый денек в этой форме здесь. Доставьте всем радость. Мне как, вперед вас хранителю доложить, что вы прибыли?

– Конечно же, нет, – рассмеялся Эдвард. – Вряд ли хранителю требуется, чтобы меня представляли. Уж как-нибудь сам о себе объявлю. Ну, я помчался. А к тебе сегодня еще загляну попозже.

Пришпорив коня, Эдвард на бешеной скорости подъехал к дому мистера Хидерстоуна, что, как выяснилось, вызвало в доме изрядный переполох и ввергло в сильное замешательство Сампсона, который, вытаращив глаза, пулей вылетел на крыльцо узнать, что случилось. Еще большее изумление охватило бедного клерка, когда он признал в таком виде Эдварда. Тот же невозмутимо спешился, попросил Сампсона отвести коня на конюшню, вошел в дом через кухню, до полусмерти перепугав Фиби, и, не удостаивая ее ни словом, прошествовал к двери комнаты мистера Хидерстоуна.

– Кто там? – раздался на стук его голос.

– Эдвард Армитидж.

Дверь распахнулась. Хранитель с минуту немо взирал на него и наконец смог выговорить:

– Я, разумеется, рад тебя видеть, мой дорогой, в любом обличье, но, согласись, такая метаморфоза все-таки требует объяснений. Сядь-ка и растолкуй мне, пожалуйста, что это значит?

– Конечно же, вы сейчас все узнаете, сэр, – и Эдвард, сорвав с головы железную каску, дал наконец своей шевелюре возможность привычно рассыпаться по плечам.

Узнав, что случилось и почему его секретарь предпочел появиться здесь в таком неожиданном виде, хранитель сказал:

– Это крайне благоразумный поступок с твоей стороны. Ты сейчас спас нас обоих и разом пресек всевозможные подозрения. Тем, кто за мной шпионит, теперь не останется ничего иного, чем доложить только то, что свидетельствует исключительно в мою пользу. Твое отсутствие привлекло внимание, вызвало множество комментариев, и о нем было доложено на высшем уровне. Ясное дело, что подозрение, которое я вызывал и раньше, после этого сильно усилилось. Но теперь, когда ты вернулся в форме парламентского солдата, всем злобным выпадам разом положен конец. Это, Эдвард, огромнейшая услуга с твоей стороны. Раньше ты не старался скрыть своих взглядов, и многим было известно, что ты – приверженец Беверли. Поэтому-то твое отсутствие сразу сочли настораживающим, и в высших кругах пошли слухи, что ты присоединился к армии короля, а я был в курсе и согласился с твоим решением. Мне передал это Ленгтон, да я и сам весьма ощутимо почувствовал, как надо мной нависает опасность. Твоим возвращением все исправлено. Пойдем же вместе прочтем молитву, позавтракаем, и ты мне расскажешь в подробностях обо всем, что случилось с тобой. Пейшонс и Клара, конечно, тебе обрадуются, вот только сильно ли ты им понравишься в таком виде? Разумеется, это сущая мелочь в сравнении с тем, что ты с Божьей помощью к нам вернулся целым и невредимым. Но все же мне очень хочется снова видеть тебя в мирном костюме секретаря.

– С вашего позволения, сэр, я все же денек покрасуюсь в этом, – с заговорщическим видом глянул на него Эдвард. – Очень полезно, чтобы как можно больше людей увидело меня таким.

– Да, Эдвард, ты прав, – согласился хранитель. – Но умоляю, пожалуйста, ограничься только сегодняшним днем. Завтра, будь добр, поменяй одежду. Ну а теперь иди же в гостиную. Пейшонс и Клара наверняка уже извелись, тебя ожидая. Я присоединюсь к вам чуть позже.

Нет нужды говорить слишком много о том, с какой радостью его встретили обе девушки. Заметим только, что Пейшонс, не удержавшись, заплакала, Клара же впала в бешеное веселье. Оставим теперь их в гостиной счастливо наслаждаться встречей и перейдем к разговору Эдварда с мистером Хидерстоуном, состоявшемуся чуть позже.

– Отныне ты должен понять, – задумчиво начал хранитель, – что на данный момент никто ничего поделать не может. Время, конечно, придет с Божьей помощью, и король в результате возглавит страну, как ему и положено по закону. Но на данный момент нам с тобой остается смириться с теми, за кем сейчас сила. Не буду скрывать от тебя, Кромвель метит на место верховного правителя, и он получит его. Может, в каком-то смысле и лучше, что нам придется набраться терпения. Это наверняка лишь временно. Зато король получил возможность постигнуть больше, чем знает сейчас, и в будущем сможет мудрей управлять страной. Ведь, судя по твоему рассказу о нем, пока ему многого не хватает.

– Да, сэр, возможно, все так и есть, – отвечал ему Эдвард. – Должен признаться, эта кампания очень на многое мне открыла глаза. Слишком мало я видел подлинно благородных поступков и чувств, зато в изобилии было корысти, зависти, ревности. Кто только не оказался среди этих сторонников короля! Многими двигали столь недобрые помыслы, что плачевный исход совершенно не удивителен. В одном я теперь уверен: такого, как Кромвель, возможно свергнуть только в том случае, если лагерь противников будет действовать дружно и слаженно. А на сегодня считаю, что наше дело проиграно.