Стараясь сохранить спокойный и безразличный вид, я лихорадочно вспоминал всё случившееся за последние двадцать четыре часа, пытаясь понять, где допустил ошибку и как теперь извернуться, чтобы и самому уцелеть и получить зацепку, которая приведёт меня ещё выше. Хотя куда уже, чёрт побери, выше: ехал-то я ни много ни мало, а за целым генералом Советской армии.

Двери лязгнули, по бетону ударили металлические подковки, и на стул передо мной опустился мужчина с тонкими чёрными усиками и холодными злыми глазами. Мне он чем-то напомнил Дудаева. На витых погонах сияли две большие звезды, а алый околыш фуражки украшала «капуста» из шитых листьев. Захаров собственной персоной.

– Мне доложили, что поймали шпиона, – заявил генерал, переходя сразу к делу. – И я пришёл посмотреть своими глазами на живого натовского агента.

Я молчал и пучил глаза.

– Отвечай!

– Виноват, товарищ генерал! Не могу знать, товарищ генерал! – выпалил я две первые пришедшие на ум фразы. Захаров заулыбался.

– «Виноват», тоже мне, – повторил он за мной. – Не может знать… Признавайся, на кого работаешь? – он подался вперёд, положил ладони со скрещёнными пальцами на стол и сверкнул чёрными глазами. – Америка? Британия?

Что-то в поведении генерала было не так. Я вперил в него вопросительный взгляд, генерал ответил своим – решительным. Воздух в комнате на мгновение заискрил, прежде чем Захаров не выдержал и отвёл глаза. Но перед этим мне удалось понять, что именно не так.

Я вздохнул, поджал губы и убрал с лица «режим подчинённого».

– Будьте добры, распорядитесь, чтобы сняли наручники, – я, скривившись, посмотрел на Захарова. – И давайте без этой клоунады.

Генерал ухмыльнулся:

– Не вижу никакой клоунады, товарищ шпион. Вы готовы сотрудничать? Говорите, где танки! – не выдержав, Захаров хохотнул. – Конечно, товарищ… Э-э?

– Майор, – устало улыбнулся я, вспоминая навыки КГБшной мимики.

– …Майор, – кивнул Захаров. – Сейчас распоряжусь.

Пятнадцатью минутами позднее мы стояли на одном из многочисленных технических мостков, проложенных над тёмным автоматическим цехом. Глубоко внизу ворочались и вращались стальные горы, взлетали и опускались исполинские молоты, крутились коленвалы. Визжал разрезаемый металл, трещала сварка, гудели огромные шестерни – словом, тут совершенно точно нельзя было подслушать конфиденциальный разговор. Я и сам слышал собеседника через раз.

– Сначала я не понял, что вы – это вы, – кричал Захаров.

– Я и сам думал, что провалился, пока вас не увидел.

Генералы никогда не снисходили до допросов, обычно этим занимались особисты, так что намёк был очень грубым. Возможно, генерал был мастером проведения фронтовых операций и мог блестяще организовать танковый удар, но в шпионском искусстве ему было со мной не тягаться. Тут он был равен ребёнку, и хитрости его, шитые белыми нитками, меня не страшили. По крайней мере, сейчас, когда я очутился на своём поле и не мог больше натворить глупостей, из-за которых и стал объектом пристального внимания особого отдела.

– Интересный способ попасть сюда, – говорил Захаров, сверля меня взглядом чёрных глаз. Да, он был определённо вылитый Дудаев, не хватало только пилотки. – Когда я прочитал в доносе, что какой-то младший лейтенант кормит солдат кооперативной ветчиной и выспрашивает сержантов, куда они везут пополнение, то сразу понял, кто вы и откуда. Что слышно в Москве? Почему прервался кон- такт?

Я помолчал, обдумывая его слова. Затем покачал головой.

– Плохо, товарищ генерал. Очень плохо. Завод имени Лебедева под колпаком, – я не стал озвучивать догадку касательно вербовки Платоновой и её начальника.

– Так и знал, – кивнул Захаров. – Эти сообщения о взрывах, причём накануне… Сами понимаете.

У меня в голове зазвенел колокольчик – проверка.

– Да, накануне Большого концерта это было бы просто невероятным совпадением. Видите ли, товарищ генерал… У группы людей, – я выделил это последнее словосочетание, – возникают нехорошие опасения, что их сливают.

Я старался говорить как можно осторожнее и подбирал слова так, как, наверное, сапёры выбирают цвет провода, который необходимо перерезать. Неверная формулировка может привести меня обратно в камеру и похоронит все усилия, затраченные на расследование. Ладони зудели, а нервы натянулись, словно их кто-то хотел из меня вытащить.

Цех грохотал под нами, и я почему-то подумал, что если генерал пожелает сейчас от меня избавиться, то может сделать это легко и непринуждённо. Пуля из табельного пистолета, тело летит вниз в огромные стальные жернова и исчезает, растёртое в порошок. При мысли об этом стало дурно.

– К этому всё и шло, – Захаров стукнул открытой ладонью по поручню.

– Спокойствие, товарищ генерал, только спокойствие, – я поперхнулся, поняв, что неумело спародировал Карлсона. – Всё будет в порядке.

– Что будет в порядке, товарищ майор?! – рявкнул Захаров. – Уж простите моё недоверие! Если главный решит нас всех слить, то мне останется только пойти в кабинет и пустить пулю в голову от позора! Или сесть в танк и возглавить наступление на Руан – это одно и то же. Мы сами себя поставили в такое положение, что…

Земля сотряслась, с высокого потолка посыпалась бетонная крошка, но генерал, похоже, этого даже не заметил. Зато заметил моё замешательство.

– Впервые на фронте, да? – он ободряюще хлопнул меня по плечу. – Не волнуйтесь, это обычный ядерный фугас. Слабенький, ничего он нам на такой глубине не сделает. Мы периодически с англичанами обмениваемся любезностями, знаете ли… Впрочем, продолжим. Главный – дьявольски хитрая сволочь. Я думал над этим и понял, что мы все с песнями, плясками и лозунгами зашли в камеру и заперли дверь! Ведь ему ничего не предъявить! – он всплеснул руками. – А вот нам – выше крыши. И весь компромат у него. Так что если он захочет нас слить, будет достаточно переслать информацию куда надо – и всё, каюк.

– «Где надо» сейчас свои проблемы, – осторожно возразил я. – Это может дать нам шанс. Как продвигается ваша часть плана?

Захаров, погружённый в собственные мысли, проглотил наживку.

– В том-то и дело, что отлично. Я организовал небольшое отступление. Такие периодически бывают: фронт сдвигается на пять-семь километров то туда, то сюда, так что это не в ущерб общему делу. Бритты почти всех роботов положили, а я ввёл в бой с флангов резервы, состоящие из отборных загорских ребят, и всё быстро вернулось на круги своя. Надо сказать, несмотря ни на что, роботы держались неплохо и дорого продали свои жизни.

– И что вы собираетесь делать теперь? – поинтересовался я.

– А что теперь? – я почувствовал, как генерал насторожился. – Мавр сделал своё дело. Чёрт, и зачем только во всё это ввязался?

– Ай, да бросьте вы! – раздражённо отмахнулся я. – Не стройте оскорблённую невинность, вам наверняка предложили что-то достаточно весомое в обмен на участие. Я знаю, потому что всем сделали более чем щедрые предложения… – я усмехнулся. – Нам всем теперь надо думать, как в лубянковском подвале не оказаться. А в моём понимании и в понимании группы товарищей, которую я представляю, это возможно лишь при условии, что те, кто под ударом, будут действовать сообща. Если главный решил, что сумеет в дальнейшем обойтись без нас, почему мы считаем, что он нам нужен? На этой стадии, когда всё идёт к… к Концерту, мы вполне в состоянии перехватить вожжи.