Ночное безумие вспоминалось, как морок, как наваждение. От одних только воспоминаний ее бросало в жар не то от стыда, не то от чего другого. Что он теперь о ней думает? Как она, вообще, могла такое творить? Не иначе в нее вселился бес или дьявол, или оба сразу. А ему хоть бы что! Возится как ни в чем не бывало с костром и дела нет, что она сейчас вся в переживаниях. Хоть бы сказал чего-нибудь. А то молчит как сыч.

Игорь меж тем поминутно бросал взгляд в сторону моря, хотя понимал, что вряд ли он отсюда увидит корабль. Вода вскоре закипела, и он заварил кофе. Надо же, как ловко он справляется. А дома и растворимый не мог сделать, вернее, не хотел. А жена тогда на что? Юля за все утро не произнесла ни слова, и он почему-то не решался разбить ее упорное молчание. Игорь пригубил бурый напиток, сунул в рот печенье, вяло пожевал и с трудом проглотил. Какая гадость! Лучше бы мидий запекли. Он поднялся и, прихватив недопитый стакан, пошел к морю.

Игорь прогуливался по пляжу, чувствуя легкую досаду на девчонку. Чего она злится? Как будто он виноват, что никто не примчался их спасать прямо с утра. Он, между прочим, о ней думал в первую очередь. Он бы рискнул с контрабандистами договориться, если бы не она. Кто знает, что эти парни решили бы с ней сделать? У них там со свободной любовью напряженка, все ходят недокормленные, по женскому телу голодные. Вот оприходовали бы ее всем экипажем, так не злилась бы по пустякам впредь. Ну и черт с ней! Он посмотрел на небо. Солнце медленно вставало над морем, уже почти выглядывая из-за края черной скалы. Там восток, прикинул он, вспоминая школьные познания в географии. За эти три дня они не увидели ни одного корабля на горизонте, но они же и не смотрели особо – то еду добывали, то по острову скитались. Неужели никто не приедет? Море и так было неласково к этому клочку суши, а к вечеру начинался прилив и в узком горле бухточки вздыбливались волны. Никто не сможет пристать к берегу.

Игорь подошел к кромке воды. Вчера они тут купались, если это можно так назвать. Купались. Игорь подавил картину, мигом вставшую перед глазами. Он знал про себя все: прочитав сотни умных книг, пытаясь разобраться с собой и миром, знал, что корни его проблем растут из детства. От отца, который бросил, матери, которая не любила, вот он и вырос такой… черствый, злой, жесткий и даже жестокий. Он все про себя знал. Он знал, что любить его не за что. Да он и не хотел, чтобы его любили. Во всяком случае, за просто так, потому что за просто так не любят – он был уверен. Когда он ложился с кем-нибудь в постель, он знал, что за это нужно платить, неважно жене, любовнице или проститутке. Товарно-денежные отношения. Еще на стадии поцелуев, где-то на периферии сознания он уже составлял калькуляцию, во сколько он это оценивает и что он подарит. Вчера он ничего не считал. Забыл. Да и нечего ему было дарить. Да и от него ничего не требовали. Вроде. Как оказалось, требовали. Но не его вина, что он не супергерой и не может всех спасти, сделав пару кульбитов и прыжков. Чего она злится? Вот дура! Игорь раздраженно стукнул кулаком по бедру и тяжело плюхнулся на землю.

Сзади подошла Юля и уселась рядом. У него напряглась спина. Он называл это про себя «вздыбить шерсть». Юля громко вздохнула.

– Поговорим?

Он пожал плечами.

– Поговори со мной, Игорь, а не то я с ума сойду, – голос ее прозвучал жалобно. Она сама удивилась. Совсем не это хотела она ему сказать.

– Хорошо, – кивнул он. – О чем ты хочешь поговорить?

– О чем угодно. Хоть о техническом анализе. Я не могу, когда ты молчишь, мне кажется, что ты на меня злишься.

– Странно. А я молчу все это время, потому что мне кажется, что это ты злишься. Только я не понимаю за что? За то, что никто не приехал до сих пор? Так ведь я в этом не властен…

– Я знаю, – Юля тронула его за плечо. – Ты сделал все, что мог. Просто я близка к отчаянию, если честно. Я как подумаю, что сын вырастет без меня с этой…с этими людьми, мне плохо делается и сердце болеть начинает. Вот здесь, – она положила руку на грудь и чуть скривилась. – Да, я злилась. Но это от отчаяния. Всегда же хочется найти виноватого. Хотя, кроме себя, винить некого.

– А себя-то за что? – Игорь развернулся к ней лицом.

– Да вот за все. Вся моя жизнь одна сплошная ошибка. Как мама умерла, так и… Отец еще молодой был, мог бы жениться еще раз. Но нет… Я, как маленькая эгоистка, всех женщин от дома отваживала. Отец, может, и не понимал, но я про всех гадости говорила. Одна, мол, пахнет плохо. А от нее и правда навозом несло. Тетя Люба. Пироги приносила. А я их выбрасывала. Брезговала. Другая тоже все мне банты пыталась вязать. А я ей… Короче, глупая, злая девчонка. Но ничего, мне это все аукнулось. После аварии, отец ни о каких операциях и слышать не хотел, боялся один остаться. А была бы у него жена, может, и ребеночка бы еще родили, так не боялся бы. Вот и покатилась моя жизнь, как камешек с горы, куда несло, туда и принесло.

Игорь кивнул.

– Папаша мой свалил от нас еще до моего рождения. Брату тогда было восемь. Вот он настоящий мужик – рост, фигура, кулаки пудовые. Учился, правда, так себе, после девятого сразу в училище пошел на сварщика и с первой же практики матери какие-то деньги заработанные принес. И она всем соседям уши прожужжала, что вот наконец-то в доме кормилец появился. А я… Ну, видишь сама. Толстый, некрасивый, неповоротливый. Не айс, одним словом. Правда, я умею делать деньги. Но это оказалось никому не нужным. Им не нужным. Они почему-то думают, если я не лопатой целый день махаю и у станка не стою, то деньги мне неправедные достаются. Вот так. Что скажешь?

– Скажу, что в каждой избушке свои погремушки. Жизнь удивительная штука. И правда, классик писал: «Все счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастные несчастны каждая по-своему».

– Мне всегда было его жалко.

– ?

– Каренина. Ему досталась глупая злая жена. А он ее любил.

– Ты читал Толстого? Вот уж ни за чтобы не подумала.

– Я что не человек?

– Нет, но ты непохож на любителя классики, – она засмеялась. – Я тоже, когда книгу читала, так жалела бедного Каренина. Но сам виноват – надо было говорить жене о любви, а он сухарь бездушный, все ей мораль читал.

– Разве о любви надо говорить? Так не понятно? Слова на булку не намажешь. Что они стоят, если жрать нечего?

– Вот как? Значит, любовь требует вещественных доказательств?

Вележев дернул плечом, как бы не собираясь доказывать очевидное.

Юлька скептически скривилась. Ох уж эти прагматики!

– Тогда б не писали стихи, и романсы не пели, – возразила она.

– О, да! Вам бы только лапши на уши побольше! А потом удивляетесь, куда все делось? Ведь так любил, такие слова красивые в уши лил…

Юля улыбнулась, Вележев говорил горячо, видно, его задело за живое. Как, однако, все переменилось! Еще недавно она его ненавидела, и один только вид вызывал омерзение – толстое колышущееся пузо, пухлые щеки, маленькие глазки из-под насупленных бровей. Все это вызывало ассоциацию с мерзкой противной жабой, которая одно время жила у них в школьном кабинете ботаники. А сейчас вот она смотрит на этот мощный торс, на сильные плечи, толстые пальцы и любуется. Любуется? Она мотнула головой. Этого не может быть! Как могло случиться, что она больше не видит недостатков?