– Но может быть, лучше оставить все как есть?

– Шевалье д'Орбиньяк уже приготовил угощение с зельем для стражи, вы его передали по назначению. Так что, даже если все, что мы задумали, сорвется, вам будет необходимо скрыться. Ни времени, ни права на очередные попытки у нас нет. Завтра утром ее величество должна покинуть крепость. Слишком много поставлено на карту. Действуем так, как было задумано! Перед рассветом будьте на месте. Я сам договорюсь с королевой. И если вдруг в доме лейтенанта будет неспокойно, оставьте на окне зажженный фонарь – это будет мне знак и… Да поможет нам Бог!

* * *

До рассвета была еще целая ночь. Короткая летняя ночь, когда солнце, едва остыв в волнах Атлантики, опять выныривает, чтобы обжечь лучами синеву небосвода. В это время года приставленная к королевской сокровищнице круглосуточная стража едва успевает пропустить по кружке-другой пива да тряхнуть несколько раз стаканом с разноцветными костями. А там и рассвет! Время законного отдыха. Я помнил сокровищницу Тауэра наших дней – с натасканной охраной и техническими средствами безопасности, реагирующими на вибрацию, на каждый чих, едва ли не на косой взгляд. Как же объяснить не кому-либо, а самому себе, что в прежние времена для этой цели хватало одного, от силы двух стражников.

Как-то, лет сто спустя, один из соратников Кромвеля – ирландский полковник Томас Блад с парой приятелей, пользуясь несовершенством охраны, уже совершил дерзкую попытку ограбления сокровищницы. Связав опешившего от неслыханного злодейства смотрителя, троица совсем было завладела драгоценностями правившего в те годы Карла II. На беду отчаянных грабителей, в помещении заветного хранилища появился сын поверженного смотрителя – гвардейский офицер, едва сменившийся с поста. Самое забавное, что пойманный с поличным налетчик па голубом глазу потребовал встречи с королем и та вскоре состоялась. О чем шептались между собой полковник Блад и не так давно восстановленный на отцовском троне Карл II, так и осталось тайной. Однако не прошло и нескольких дней, как ирландский авантюрист вновь оказался на воле, и не просто обрел свободу, но и получил от короля земельный надел и пятьсот фунтов ежегодной пенсии. Но с тех пор охрану сокровищницы усилили.

Задача же, стоявшая этой ночью перед нами, резко отличалась от той, которую ставил себе удачливый полковник. Но в историю Англии наше ограбление могло бы войти с куда большим грохотом и вызванным им эхом в поколениях.

И вот, наконец, часы на далекой колокольне Вестминстера огласили начало очередного дня. Именно в эту минуту сквозь мельчайшие щели в стенах и дверях королевской сокровищницы начал сочиться темный дым. Он становился все гуще, так что спустя считанные минуты у стражей хранилища королевских драгоценностей не оставалось сомнений, что в помещении бушует пожар.

Вероятно, первой мыслью обоих хранителей государевых сокровищ было покинуть пост и в ужасе бежать. Однако гнев скорого на расправу лорда-протектора был страшнее пламени, разгоравшегося за дверью. Тем более что просачивавшийся дым вовсе не был таким удушливым, каким обычно бывает он при пожаре. И если в первые минуты паники взбудораженные караульщики не оценили этот факт, подсознательно их мозг отсутствие угара все же зафиксировал. Звериным чутьем ощутив, что угрожающая опасность не так велика, как могло показаться, переполошенные стражи с криками бросились спасать усыпанные каменьями золотые короны, скипетры, филигранной работы перстни, мечи – словом, все то, что составляло гордость королевства – священные реликвии его государей.

Едва массивные створки дверей, закрывающих вход в сокровищницу, распахнулись, как густые клубы темно-серого с белой проседью дыма винтом вырвались наружу, порождая ужас в душах спешащей на помощь стражи. Гулко ухнул колокол, оповещая и без того потревоженных криками обитателей Тауэра о пожаре. Багры, топоры, ушаты с водой – все это хваталось, передавалось из рук в руки и бросалось в суматохе импровизированными пожарными, все больше и больше заполняющими двор крепости. Осилить царивший в Тауэре хаос, пожалуй, был способен лишь Рейли, но его в Тауэре как раз и не было. Чудовищная работоспособность лорда-протектора, готовившего с бору по сосенке отряд для отправки против мятежного лорда Фаттлмаунта, в этот раз сыграла нам на руку.

Бестолково выплескивая содержимое ведер в задымленный проход, стражники суетливо теснились, опасаясь лезть в огнедышащее жерло. Большая часть того, что предназначалось пламени, оседало на белесые, в зеленых прожилках мха камни стен, ожидая минуты, чтобы испариться. Но когда огромный раскаленно алый шар с гулом, точно поезд саб-вэя, вырвался наружу, толпа в страхе отпрянула, оглашая двор нестройными испуганными воплями. Но то, что предстало огромным от страха глазам откатившейся толпы, заставило разгоряченную пожаром кровь заледенеть в жилах.

Дым, языки пламени – все это в единый миг исчезло, как и не бывало. Впрочем, выражение “как не бывало” здесь не совсем уместно, поскольку пожара действительно не было. Но радоваться чудесному спасению от ужасающего бедствия никому в этот миг не пришло в голову. Вслед за сгинувшим бесследно огненным шаром во двор Тауэра один за другим начали выплывать белесо-прозрачные, колеблющиеся на ветру призраки. Честно говоря, я и подумать не мог, что в Тауэре их обитала этакая уйма!

Не дожидаясь Хеллоуина, разряженные, как на парад, в лохмотьях, саванах, обезглавленные, с кровавыми ранами, кто в цепях, кто в колодках – они молчаливо плыли над головами остолбеневшей в суеверном ужасе толпы, образуя своеобразный мертвый коридор. В костлявых руках каждая из неупокоенных жертв пяти веков произвола несла корону, скипетр, державу, драгоценный щит или хотя бы пригоршню монет.

Я невольно улыбнулся, глядя на выстраивавшуюся в ночном небе процессию. Куда там полковнику Бладу с его примитивным налетом до такого ограбления!

Олуэн зябко жалась к моему плечу, то ли продрогнув от ночной прохлады и сырости, тянущей от реки, то ли в душе ужасаясь происходящему. Хотя, по моим предположениям, уж она-то должна была водить знакомство со всеми призрачными обитателями древней твердыни. Однако, как ни велик был ужас, овладевший застывшей стражей и челядью, козырный трюк полуночного шоу был еще впереди.

Вот наконец стройные шпалеры парящих в воздухе духов были выстроены. Гонимые призрачным ветром бесплотные тени висели поверх голов замершей публики, и рваные их одеяния развевались отшумевшими знаменами. Казалось, было слышно, как в страхе скребутся в подземельях неистребимые тауэрские крысы, горя желанием спешно покинуть это ужасное место. И тут из-под свода сокровищницы, под звуки неведомо откуда грянувшей заунывной трубы, волоча по воздуху длинный шлейф горностаевой мантии, возник знакомый мне уже едва ли не до боли призрак Анны Болейн. В руках королева призраков держала нечто, явно сработанное из серебра лунной дорожки и щедро изукрашенное светом майских звезд. Других слов для описания не существовало. Хотя я честно пытался их подобрать.

– Венец Гвендалайн! – ошарашено прошептала Олуэн.

– Он самый! – ответил я, не спуская завороженного взгляда с восхитительного, невероятного венца. Он был прекрасен, грандиозен! Но что следовало отметить, было в этой древней короне нечто непостижимо странное. Не то чтобы отталкивающее – не притягивающее. Будь я королем – вряд ли бы стал носить его. Разве что в самых торжественных случаях. К такому венцу надо иметь особую голову – не моей чета!