лицо попутчика за лицом Моники и понимает, что если увидит его настоящее «я», то никогда больше не станет собой. Все, что держит ее на плаву, исчезнет.

И Нина заставляет себя абстрагироваться.

Снова перед ней лишь лицо Моники. И оно морщит лоб.

– Юэль, она хочет и меня убить, – произносит голос Моники. – Ты должен спасти меня.

Нина косится на Юэля. Видит сомнение в его глазах. – Нет, – возражает она. – Это ложь.

Но внезапно тоже начинает сомневаться. А если это единственный способ остановить автостопщика? Что тогда будет правильным? Ради стариков. Ради нее и Юэля. И ради Моники. Кто знает, что она сейчас переживает?

В коридоре срабатывает сигнализация.

– Останься здесь с Моникой, – просит Нина Юэля.

«Сосны»

Как только Будиль видит, что Нина выходит в коридор, она начинает кричать. Бежит к ней, насколько позволяют слабые ноги.

Сигнализация мигает рядом почти со всеми квартирами.

Виборг кладет трубку телефона и сползает с кровати. Пол холодный. Зимнее утро, и папа еще не разжег камин. За окном на ветках висят заиндевевшие яблоки, сине-белый снег толстым слоем покрывает оконный скат. Кошка мяукает и трется о ее ногу, и Виборг берет ее на руки. Шерсть греет грудь. Она открывает входную дверь и смотрит на улицу. Видит мигающие лампы. Вон же она. Злая женщина, которая не дает ей поговорить с родителями.

Петрус спускается на пол на сильных руках. Снимает мочеприемник с рамы кровати. Он тянется за ним, пока Петрус ползет к двери, а потом становится на обрубки ног, чтобы нажать на дверную ручку. Наконец выползает в коридор.

Улоф лежит в постели в квартире Г7. Женщина в красном платье злится на него, потому что он ей не помогает. Паром должен отходить, но он не хочет на нем плыть. Что-то не так. Для туристов слишком холодно. Их здесь быть не должно.

Эдит зажимает руками уши у себя в комнате. Знает, что директор Пальм там снаружи, он ищет ее. Надо вести себя тихо.

Дагмар подает Вере корзину с вязаньем. Наклоняется и целует ее губы. В этом простом прикосновении столько воспоминаний. Длинные летние дни в доме в лесу. Там реальность не могла до них добраться, встать между ними. В их залитом солнцем укрытии все было просто, ведь муж Веры и его руки были далеко. Им не надо было притворяться сестрами, не надо было ничего скрывать. Но здесь их никогда не оставляют в покое, за ними всегда наблюдают, прикасаются к ним руками в перчатках, диктуют, когда им есть или спать. Вера даже не помнит, как они здесь оказались. Иногда кажется, что они были здесь всегда, а все остальное – лишь сон. Я не могу, тихо говорит Вера. Но Дагмар так сложно отказать. И Вера знает, что должна стать той, кто это сделает, сейчас она физически сильнее Дагмар. Дагмар нежно шепчет, что если те двое этого не сделают, мы должны будем помочь ему. Она выдергивает спицу из петель и протягивает Вере. Все может стать как раньше.

Будиль повалила Нину на блестящий пол в коридоре. Она дерется и царапается. Глаза горят ненавистью. Это же Нина пытается навредить ее любовнику.

Виборг истерически плачет. Падает на колени. Она вцепилась в Нину и тянет ее за одежду.

Локти Петруса быстро приближаются к ним.

Нина замечает в конце коридора Веру и Дагмар. Дагмар. Она может ходить!

Сигнализация все пищит.

Пальцы Будиль смыкаются на Нининой шее.

Юэль

Юэль замерев сидит в кресле. Если не двигаться, не трястись, то холод ощущается не так остро.

Он слышит шум из коридора, но не спускает глаз с существа в постели.

– Это ты виноват, что Моники больше нет, – заявляет попутчик.

Юэль мотает головой:

– Это ты вернулся с ней. Я об этом не просил.

– Но благодаря тебе я смог с ней связаться. В инфаркте виноват ты. Она так за тебя волновалась, что заболела.

Юэль снова мотает головой. От сильного озноба у него стучат зубы.

Это неправда. Оно просто выводит меня из себя.

– Думаю, все работает, – говорит попутчик. – Моника не единственная, кому пришлось страдать из-за тебя. Ты тоже убийца. Ты убил кое-кого и испоганил жизнь всем вокруг тебя.

– Да, – соглашается Юэль. – Но сейчас я хочу поговорить с мамой.

Она где-то там внутри. Он знает. И она ни на секунду не должна подумать, что он сдался.

– Этому может настать конец, – говорит существо. – Если только ты впустишь меня.

В коридоре старый голос орет что-то неразборчивое. Юэль смотрит на мамины руки, лежащие на одеяле. Синие вены проступают под бледной кожей.

– Разве тебе не хочется покончить с этим? – спрашивает попутчик. – Избавиться от себя самого. Разве не этого ты всегда хотел?

Юэль замечает, что плачет, только когда слезы обжигают его холодные щеки.

– Тебе необязательно продолжать эту борьбу.

Постельное белье шуршит, когда мамино тело передвигается ближе к изножью кровати. Юэль отшатывается в кресле.

Свет, льющийся из ночника, становится ярче. Ослепляет его.

На голову что-то давит. Закладывает уши. Треск от лампы все громче. И вдруг она, щелкнув, гаснет.

Темнота плотная. Звуки из коридора становятся все глуше и в какой-то момент пропадают. Мир за пределами комнаты перестает существовать. Юэль больше не чувствует холод.

Миражи! Черные на черном, они задиристо порхают у него перед носом. Кажется, комната то сжимается, то увеличивается, словно дышит. Юэль больше не знает, где верх, а где низ, если это вообще имеет хоть какое-то значение.

Это темнота концентрируется в самом низу пропасти, которая смотрит на Юэля.

– Юэль? – мягко шепчет попутчик совсем рядом. – Впусти меня! И ты снова встретишься с Моникой. И скажешь ей все те слова, которые так хочешь сказать.

– Нет.

– Ты уже на полпути. Надо только уступить.

И Юэль чувствует, как легко было бы впустить этот мрак. Дать ему заполнить себя.

Но он не хочет. Его удивляет, как сильно и отчетливо он это чувствует. Как легко дается решение: он хочет жить.

Ночник вдруг снова включается. На мгновение освещает комнату. Он успевает увидеть, что с кровати на него смотрят мамины глаза. За ней по стене ползет тень. Снова становится темно.

– Больно не будет. Ты просто перестанешь существовать.

Голос существа все еще мягкий, но в нем слышится нетерпение.

Яркий свет слепит Юэлю глаза. Он дотрагивается до своих невидящих глаз.

– Ты знаешь, что